Так что они загрузили в микроавтобус двести шестьдесят новеньких керамических древностей, обнялись на прощание с Номбеко и отбыли в направлении Швейцарии, дядюшки Чэна Тао и его антикварной лавки. Гусей предполагалось продавать по сорок девять тысяч долларов штука, лошадей – по семьдесят девять тысяч. Прочие изделия вышли настолько неудачными, что могли считаться уникальными и на этом основании получить ценники от ста шестидесяти до трехсот тысяч долларов. Что до американского гончара, то он возобновил разъезды по ярмаркам, где продавал свои экземпляры по тридцать девять крон. Радуясь, что больше не нужно проводить компромиссную ценовую политику.
В своем напутственном слове Номбеко сказала, что предложенные сестричками цены кажутся ей вполне разумными, ведь вещи такие древние и красивые, особенно на неискушенный взгляд. Но на случай, если швейцарцы окажутся не такими легковерными, как шведы, посоветовала китаянкам быть аккуратнее с сертификатами подлинности.
Тут, заверила старшая сестра, Номбеко может не беспокоиться. У дяди есть свои недостатки, но по части изготовления сертификатов подлинности равных ему нет. Он, правда, отсидел как-то четыре года в Англии, но виноват в этом один лондонский растяпа, который притащил такой затрапезный подлинник сертификата подлинности, что дядин рядом с ним выглядел чересчур новеньким. Этот лопух даже отсидел три месяца под арестом, пока Скотленд-Ярд не выяснил, что фальсификат, в отличие от подлинника, не фальсифицирован.
Для Чэна Тао это стало уроком. С тех пор он избегает совершенства в работе. Примерно как сестренки-китаянки, придумавшие отбить ханьским лошадкам ухо, чтобы набить им цену. Так что все получится, заверили они.
– В Англии? – переспросила Номбеко, в основном потому, что не была уверена, что сестрички понимают разницу между Великобританией и Швейцарией.
Нет, Англия осталась в прошлом. В тюрьме дядя сидел в одной камере со швейцарцем – брачным аферистом, – который оказался таким мастером своего дела, что получил в два раза больший срок, чем дядя Чэн. Вследствие чего временно не нуждался в документах, удостоверяющих личность, и легко мог одолжить их дяде, причем даже без его просьбы. Дядя вообще не имел привычки спрашивать, когда брал вещи взаймы. В день освобождения у ворот его встретили полицейские. Они собирались препроводить его в Либерию, поскольку в последний раз дядя явился оттуда. Но китаец оказался не африканцем, а швейцарцем, так что его выслали в Базель. Или это был Берн? А может, Бонн. А то и Берлин. Но что в Швейцарию, это точно.
– Прощай, милая Номбеко, – сказали сестрички на
– 祝你好运! – крикнула Номбеко вслед удаляющемуся «фольксвагену». – Удачи!
Провожая сестричек-китаянок, она за несколько секунд прикинула статистическую вероятность того, что три незаконные китайские беженки, путающие Базель с Берлином, смогут проехать через всю Европу на незастрахованном микроавтобусе, найти Швейцарию, въехать в страну и найти там своего дядюшку. Так, чтобы никто их не заметил.
Поскольку больше Номбеко с сестричками не встречалась, то так и не узнала, что они решили ехать напрямик через Европу, пока не наткнутся на искомую страну. Другого пути, помимо прямого, для них не существовало, поскольку кто же разберет, что написано на указателях поворота по обеим сторонам дороги? Не узнала Номбеко и того, что туристического вида «фольксваген»-минивэн со шведскими номерами легко преодолел все границы, включая австро-швейцарскую. И того, что, едва оказавшись в Швейцарии, сестрички отправились в ближайший китайский ресторан, чтобы спросить у хозяина, не знает ли он, часом, господина Чэна Тао. Тот его, разумеется, не знал, однако знал кое-кого, кто мог знать того, кто, возможно, знает кого-то, кто говорил, что в гостинице его брата останавливался господин с похожим именем. Так что сестрички обрели-таки своего дядю в одном из пригородов Базеля. И семейство счастливо воссоединилось.
Но ничего из этого Номбеко, как уже сказано, так и не узнала.
Все прочие обитатели дома 5 по Фредсгатан покуда были живы. Хольгера-2 и Номбеко все больше тянуло друг к другу. Последняя чувствовала, что ей хорошо только рядом с ее Хольгером, который в свою очередь ощущал безграничную гордость, едва она открывала рот. Его Номбеко была самой умной из всех, кого он знал. И самой красивой.
Они по-прежнему не оставляли благородных усилий произвести на свет среди подушек на складе совместное дитя. Несмотря на все сложности, которые вызвало бы его появление, оба страшно переживали, что этого никак не происходит. Обоим казалось, что они попали в некую временную петлю и что рождение малыша позволило бы им из нее вырваться.