Неистощимая

Да-с! А вслед за обнаружением и ликвидацией сетей идет следующая задача: прикрытие от возможного возникновения оных сетей в будущем. Так что доложивши об отсутствии на подведомственной ему территории террористической сети, Овсянников совершил непоправимую профессиональную ошибку. Сеть, она должна быть… Никак нельзя без сети… Вот полковник и получил новое указание – обнаружить сеть и ликвидировать ее любыми средствами. И понял, что более с ним, как с перспективным подчиненным, Директор не желает разговаривать. Потому что ликвидировать любыми средствами может самый заурядный командир мотопехотного полка, обладающий хотя бы штатным боекомплектом.

Несколько опережая события, мы вам сообщаем, дорогие мои, что вынужденный доклад про обнаружение Машки вместо обнаружения террористической сети – а куда деться? не докладывать? себе дороже – доклад про Машку действительно – помимо прочих прегрешений предстоящего дня, стоил Овсянникову нашему генеральских погон. На лицах присутствующих, слышавших доклад начальника наверх, не отразилось ровным счетом ничего, каменными оставались лица, но глаза заблестели у многих, а несколько офицеров мысленно уже начали строчить рапорты. А Овсянников продолжал разговаривать по спутниковому телефону.

– Слушаюсь… Понял… Обеспечу, товарищ Директор… Есть!.. Есть!.. Есть!..

Полковник разъединился, с видимым облегчением встал «вольно», устроил в глубине еврашкинского своего кителя персональную спутниковую мобилу, выдохнул из себя воздух трубочкою и прислушался. По всему Кутье-Борисову, словно бы отпевая несчастную Машку, выли собаки. Овсянников прокашлялся, открытое доброжелательное лицо его посуровело. Неожиданно он с размаху пнул труп козы ногою, что свидетельствовало о полной потере самоконроля. Тут же, немедленно вслед за пинком, все собаки в деревне согласно взвизгнули, словно бы каждую из них пнули по ребрам железным кантом армейского берца. И вой возобновился на прежней ноте.

– Что это они, Никодимов? – нервно и напряженно спросил полковник.

– Воют… – неопределенно доложил Никодимов. По овсянниковским подчиненым, а собралось их на дворе Валентина Борисова человек двадцать пять, – невидимо прошелестел ветерок молчания.

– Ежов! – вновь позвал полковник. Отошедши с капитаном чуть в сторонку, полковник что-то ему конфиденциально приказал, после чего Ежов козырнул, сел в свою 24-ю «Bолгу», в которой обычно встречал на сельских дорогах трактор погибшего террориста Борисова, и немедленно отбыл прочь. Какое задание там ему Овсянников назначил, какое послушание, словно бы батюшка – проштафившемуся семинаристу, мы знать не знаем, а врать не станем. Единственное услышанное нами слово, произнесенное Ежовым, было почему-то слово «квартира». На которое слово полковник Овсянников выставил пред подчиненным успокаивающую и обещающую ладонь в такого же мерзотного цвета, как и вся форма, перчатке. И нам показалось, что вместе с выставленною рукой Овсянников ответствовал: «обеспечу». Ну, точнее не расслышали, говорим же – собаки выли.

Единственное, о чем, несколько забегая вперед, мы можем вам сообщить, так только о том, что подруга Ежова Наташа Калиткина действительно в скором времени получила квартиру – правда, всего-лишь однокомнатную. И поскольку, выслушав овсянниковское задание, Ежов попросил лишь о квартире для Наташи, это неопровержимо свидетельствует: настоящая любовь посещает любые сердца. Любые.

Ежов, значит, отбыл, и тут внутри Овсянникова по-собачьему завыл другой телефон. Его полковник доставать не стал, а просто вытянул из воротника наушную петличку и динамичек вдел себе в ухо. В ухе Овсянникова раздался один из многочисленных глухово-колпаковских голосов:

– Разливают, товарищ первый. Ждем указаний.

Полковник поперхал горлом и произнес как бы в воздух перед собой:

– Наблюдать. Фиксировать. В случае волнений расчленить массу и оттеснить. К вам выехал капитан Ежов. Обеспечить содействие.

– Слушаюсь, – сказал голос у Овсянникова в ухе и отключился.

И тут же вновь запел телефон в кармане полковника – тот, говоривший женским голосом. Теперь женский голос, явно волнующийся, произнес:

– Разливают, Вадюша! Разливают! Народ…

И голос пропал в телефоне.

Коровин и Пэт в это время, еще живые, беззаветно трахались – чуть мы не написали «как дети», да ведь они и были, и навсегда остались детьми – трахались на зеленой траве в березовой роще; Денис с еще живым секретарем Максимом, облизывая губы, наблюдали за голой, прыгающей между тощих и бледных, воздетых к голубому небосводу ног Пэт тоже довольно-таки тощей задницей учителя, а Голубович – он тоже, как и был, голый, словно целлулоидный малыш нашего детства, разве что голыш обходился без некоторых подробностей телосложения, каковые присутствовали у Голубовича в полном объеме, – с телекамерой на плече Ванечка как раз вошел в собственную приемную.