Неистощимая

Еще можем вам сообщить, что в это же самое время зазвонил смартфон Голубовича, оставленный в насквозь промокшем пиджаке, брошенном на дороге. Смартфон работал! Bсе еще лежащий рядом с пиджаком зареванный Марик интуитивно потянулся, вытащил из внутреннего Bанькиного кармана черный кусочек пластмассы, чирканул пальцем по дисплею и хрипло произнес:

– Слушаю.

Хрипота, возможно, и ввела отдаленного корреспондента Ивана Сергеевича – уж второй раз за день! – в ошибку: вновь он принял за Голубовича другого человека. Голос, запинаясь, радостно сообщил:

– Рр… раззз… ливают, босс! Ей-Богу! Она! Я, блин, уже!.. Изз… винн.. нн… нните, босс! Халява!

Марик с силою запулил смартфоном об асфальт. Осколки Bанькиного мобильника, его мокрый и такой грязный, словно бы из самой мусоровозки вытащенный костюм, час назад еще блестящие, а теперь не имеющие цвета ботиночки, трусы, носки и майка – вот все, кроме, конечно, Марека, что осталось на шоссе после катастрофы.

Oдновременно прозвучал еще один таинственный голос в очень высоком кабинете в Москве. Этот голос сухо сообщил:

– Разливают.

Хозяин кабинета положил трубку и тут же из кабинета вышел.

В эту секунду тяжко дышащий Мормышкин стоял перед столичною корреспонденткой без штанов. Что-то еще мужское осталось – чуть было мы не написали «в яйцах» – нет, в голове Мормышкина, против всех событий его биографии, последнее в его жизни возникло возбуждение. Настолько пребывающая в локтевой позе Ксения Ящикова оказалась хороша.

Мормышкин только успел, опираясь на подлокотники, с трудом подняться из Bанькиного кресла, вылезти из-за Bанькиного стола и встать перед уже оказавшейся на коленях корреспонденткой, а та уж сама тренированным отработанным движением, не расстегивая на Моромышкине пояса, чего объяснить мы не в состоянии – чудо явлено было, спустила с новоявленного губернатора штаны, кальсоны – а Мормышкин оказался в шерстяных кальсонах на августовской жаре – спустила с Мормышкина брюки, кальсоны и остро пахнущие мочою синие семейные трусы, которых, дорогие мои, на российских гражданах уже лет тридцать обнаружить невозможно, и где такие винтажные трусера надыбал Мормышкин, опять-таки нам неизвестно. И разом спустивши с нового начальника всю нижнюю упряжь и интуитивно отшатнувшись и наморщив носик от запаха, Маргарита, еще не успев даже приступить к взятию интервью, заметила на покрытом редкими и нежными, как у девочки, кудрявыми волосиками лобке Мормышкина медленно ползущее вверх, к Солнцу, крохотное желтоватого цвета насекомое. И точно такое же насекомое ползло по сморщенному – чуть мы не написали «пенису», но пенисом нельзя назвать половой орган Мормышкина – по маленькому сморщенному стручку в противоположную от Солнца сторону – вниз, во тьму между мормышкинских ляжек. Вся живность с возможною для себя скоростью разбегалась кто куда.

Ящикова отшатнулась еще раз и тут же вскочила на ноги, потому что при ее профессии заразы бояться ей приходилось как огня. Да и вообще, несмотря на профессию, Маргарита понимала себя чистоплотной девицею. Зубы, например, чистила два, а если брала интервью какое, так и более двух раз в день.

В этот миг вновь рывком распахнулась дверь, в сверкающий солнечными лучами проем вошел с телекамерой на плече совершенно голый, неотрывно глядящий в окуляр Голубович. Светодиод на телекамере горел малиновым пламенем, указывая на исправную работу прибора. Маргарита взвизгнула, а Мормышкин плюхнулся на пол толстой задницей и тоже взвигнул. Тут же сидящий на полу Мормышкин, хотя обычно до него доходило не сразу, в автоматическом режиме закрылся обеими руками, поэтому во всех подробностях телосложения записать его Ванечке не удалось. Да подробности и не понадобились, кроме одной – на крупном плане в квадратике кадра ясно было видно, как неторопливая янтарная вошь задумчиво ползет у Мормышкина теперь уже по руке.