Неистощимая

– Я сейчас вам передам записку для врача и покорнейше прошу, – сказал Красин, заставляя себя быть прежним Красиным и говорить доброжелательно, как и пристало воспитанному человеку говорить с женщиной, с любой женщиной в любых, добавим мы, обстоятельствах, – покорнейше прошу записку эту немедленно же доставить, чем меня немало обяжете. Тут недалеко… э… – тут Красин на мгновение затруднился, потому что вот имени альфредки он не помнил, имен всех барышень не упомнишь даже при красинских мозгах, а возможно, и вовсе не знал. Не называть же Альфредкою!

– Елизавета! – торопливо произнесла она. – Лиза!

– Очень хорошо! Лиза! Вот. – Он подал записку и даже улыбнулся, отчего барышня немедленно же переступила ногами, как лошадь. – Лиза! – та вновь переступила. – Весьма обяжете! Выйдете из парадной налево, и повернете в первую же арку, а там, перешедши улицу, сразу увидите зеленый с двумя колоннами особняк. Доктор Бортяков. Запомните? Я адресата не написал… Вы запомните. Доктор Бортяков!.. Лиза?

– Иван… Сергеич… – она так же, как давеча в приемной, вылупила глаза и было повернулась, чтобы идти, но тут старик очнулся и слабо заворочался.

– Не… Не надо… Нне… нна… до…

– Чего не надо, Глеб Глебыч? – Красин наклонился над ним.

– Врача… Доктора не надо, – вполне осмысленно и четко произнес старик и открыл глаза. – Поздно мне доктора… Я сейчас умру.

Альфредка Елизавета ахнула.

Красин было открыл рот, чтобы произнести слова, которые добрые люди всегда говорят всем умирающим, но князь поднял упреждающе ладонь; рука его поверх пледа оставалась неподвижною, а ладонь двигалась – да, поднял ладонь: дескать, не надо пустых слов, а тем более напрасных действий.

– С кем имею честь? – твердо спросил лежащий, словно бы это не он только что говорил, что сейчас умрет.

– Инженер Красин Иван Сергевич, – доложился Красин, разве что каблуками не щелкнул. Он вновь, как очень редко бывало в его прежней жизни и почему-то очень часто – неспроста это, ох, неспроста! – стало происходить в жизни теперешней, в последние-то дни, он вновь, значит, затруднился, желая добавить что-то к этой ничего не значащей для стороннего человека аттестации, собрался было добавить самое, на его взгляд, верное: – Друг… то есть, жених… – И непреложное: – Муж вашей племянницы Катерины…

Но не сказал Красин про племянницу, к счастью. Или к несчастью, это как посмотреть. Возможно, будущее покажет, мы не знаем. Бог знает. И рекомендовался так:

– Строю мост через Нянгу возле села Кутье-Борисово. В ваших местах, ваше сиятельство… Строю мост!

Глаза Глеба вспыхнули, синие пронизывающие собеседника глаза всех Кушаковых-Телепневских вспыхнули, старик слабо улыбнулся и кивнул. И тут же перевел взгляд на женщину.

– Елизавета, – быстро произнесла она, суетливо кланяясь, как болванчик. – Елизавета!.. Елизавета!.. Елизавета!..

Тут Красин понял, что барышня кроме имен собственных ничего произносить не умеет, и доложил за нее:

– Елизавета – добрая знакомая промышленника Альфреда Визе, который финансирует строительство моста. Этого самого моста – у вас, в окрестностях Глухово-Колпакова.

– Дейнего! – заполошно добавила альфредка вдогон, польщенная данной ей аттестацией. – Дейнего! Елизавета Дейнего! Из хорошей семьи! – еще выпалила та, будто бы на содержание нанималась к умирающему.

Красин отстранил ее от старика. А тот вновь теперь неотрывно глядел на Красина.

– С того света… стану присматривать… молодой человек… Потому имею сообщить… имею сообщить сведения… А вы уж распорядитесь для блага России… Для блага России!.. – это он произнес с нажимом и, видимо, потратил из-за долгого говорения много сил, потому что вновь закрыл глаза.

– Я слушаю, ваше сиятельство.

– Там… На берегу Нянги… Возле села… Там имеет быть струя неистощимая… Месторожденная… Месторожденная струя, счастье народное… счастье всему народу составящая опричь государственных затрат… Месторожденная из глубин земли… Братец мой Борис… скрыл оную… Монастырь поставил над нею… – старик теперь словно бы обретал силы, говорил все громче и четче: – Монастырь поставил, ровно бы над святой водою… Богохульник! Оскорбил тем и Божью церковь, и всю Россию… Скрыл место земляного рождения от народа… Великий еретик суть князь Борис… Струя неистощимая, но отнюдь… отнюдь не святая… Братец мой… Великий богохульник суть… Великий развратник суть… Как и дочери-близняши его… Подкидыши…

Князь замолчал, опять закрывши глаза, и грешным делом Красин в тот миг подумал, что, может быть, старик заговаривается и все-таки не напрасно содержался он у Полубоярова.

– Меня тоже… скрыл, – неожиданно выговорил Кушаков-Телепневский с закрытыми глазами. И медленно, однако явственно усмехнулся, – в скорбном доме… А вы… вы… Я запомню… – он попытался поднять указательный палец, но теперь смог только чуть пошевелить всею кистью. – Там… Там… наверху… запомню… Присмотрю… там… Ежли что… с того света… прокляну… Иван Красин и Елизавета…

– Дейнего! – выпалила дама. – Но я не при деле, ваше сиятельство! Я женщина! Я не в ответе, если что!