Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов

Начиная с 1930 года рапповцы терпят одно поражение за другим. Причин тому было больше чем достаточно: абсолютное большинство писателей перешло на позиции Советской власти и включилось в активное строительство социализма – рапповцы с этим не считались; выросли кадры советских теоретиков-искусствоведов, которым не безразличны были судьбы литературы и искусства в стране, – рапповцы эти кадры игнорировали; делами литературы стали интересоваться широкие массы народа, многомиллионный комсомол – руководители РАПП все это проглядели, замкнувшись в кругу своих узкокастовых интересов. Основные их взгляды на общественное и литературное развитие теперь уже совпадали с позицией отсталых людей. Не будучи диалектиками, рапповцы не поднялись до осознания закономерностей революционных преобразований и изменений в стране, задержались в своем развитии где-то на середине 20-х годов. Отсюда стали проистекать все их беды. Рапповцы превратились в носителей зла, с которым не могла больше мириться вступившая в новый этап развития советская литература.

В 1930 году рапповцы терпят поражение главным образом на теоретическом фронте.

Художественная платформа напостовской школы потому не выдержала испытаний, что ее созидатели не опирались на творчество огромного отряда советских писателей, не учитывали великого опыта М. Горького, из широкого рукава которого, по выражению Л. Леонова, выпорхнула вся молодая генерация советской литературы; не брали в расчет новаторской революционной поэзии В. Маяковского, отвернулись от удивительного разнообразия огромных дарований советской литературы – А. Толстого, С. Есенина, М. Шолохова и множества других. Художественные принципы РАПП, при всей их видимой значимости – «реализм», «углубленный психологизм», «показ живого человека», – базировались на творческом опыте так называемых пролетарских писателей. Спору нет, большой и ценный вклад внесли в нашу литературу А. Серафимович, Д. Фурманов, Д. Бедный, А. Фадеев, Ю. Либединский, Ф. Панферов, А. Караваева, А. Афиногенов, творческая практика которых использовалась теоретиками РАПП для разработки и обоснований своих художественных принципов. Однако следует сказать, что эти писатели составляли лишь часть огромного отряда советских художников. Если к тому же учесть, что рапповцы кроме действительно классических образцов – «Железного потока», «Разгрома» и «Чапаева», – выдвигали на пьедестал слабые вещи, вроде «Рождения героя» Ю. Либединского и «Выстрела» А. Безыменского, то еще понятней станет та узость и уязвимость эстетических принципов, из которых рапповцы пытались основать свою художественную платформу, подвергшуюся со стороны здоровых литературных сил суровой критике на дискуссиях 1930 года.

Эти дискуссии интересны и богаты по содержанию. Они помогли осуществить шаг вперед в развитии советского литературоведения и литературной практики в нашей стране.

Внешние результаты дискуссий говорят как будто в пользу рапповцев.

Серьезный разговор, начавшийся в конце 1929 года и продолжавшийся весь 1930 год, состоялся о школе профессора В. Ф. Переверзева, в результате чего приверженцы этой школы И. Беспалов, М. Гельфанд и А. Зонин (А. Зонин до этого был исключен из РАПП за фракционную деятельность) пересмотрели свои позиции и вступили в РАПП. Дискуссия о «Перевале», длившаяся всю вторую половину 20-х годов, в апреле 1930 года завершилась суровым осуждением всех теорий перевальцев, и рапповцы вздохнули облегченно: наконец-то с воронщиной было покончено.

С мая 1930 года вспыхнула ожесточенная битва напостовской группой с Литфронтом (объединение оппозиционных сил в РАПП), и чуть было не рухнуло все теоретическое, да и не только теоретическое, здание РАПП. годами созидаемое его неистовыми хозяевами. Но к началу 1931 года всевозможными решительными мерами был разгромлен и Литфронт: часть литфронтовцев подверглась исключению из РАПП, остальная часть «самоликвидировала» свой «блок».

Мы не будем детально касаться дискуссии о концепции профессора В. Ф. Переверзева. Эта дискуссия не имела непосредственного отношения к РАПП, хотя ее руководители и принимали в ней участие. Остановимся лишь на следующем. Концепция Переверзева, по которой художественное творчество ставилось в прямую зависимость от производственного процесса, а идейность искусства игнорировалась, к 1930 году обнаружила всю свою несостоятельность и стала тормозом В; развитии литературоведения. Передовые ученые не могли больше мириться с вульгарно-социологическим методом переверзевской школы, не могли не видеть крайних заблуждений главы ее, утверждавшего: «Я не собираюсь искать в произведениях Достоевского его миросозерцания, его политических или религиозных взглядов потому, что искать всего этого у художника – это все равно, что от пирожника требовать сапог»[457].