Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов

Литературная группа «Перевал», основанная летом 1924 года А. Воронским при журнале «Красная новь», была задумана ее создателем как противовес, противопоставление напостовской группе. Она никогда не была массовой, максимально имела 28 человек, состав ее менялся. Но направление, творческая платформа этой группы, усложняясь, в общем оставалась неизменной. В основу этой платформы были положены взгляды ее руководителя Воронского. Главное в творческой платформе «Перевала» заключалось в отстаивании «подлинного искусства», «истинного художества», как понимали «перевальцы». На первом этапе (с 1924 по 1927 г.), в период крайне левых заблуждений напостовцев, группа вела борьбу против схематизма в литературе, против грубой критики и бестактного отношения к писателю, за сотрудничество с советскими писателями-попутчиками, за использование великой классической литературы. В эти же годы глава группы «Перевал» в ряде своих статей, о которых у нас уже шла речь, дал глубокое толкование русской литературы XIX века и осветил некоторые очень важные и сложные проблемы специфики художественного творчества. Перевальцы действительно противостояли крикливой левизне напостовцев и разоблачали их крайние заблуждения.

С конца 1927 года, когда А. Воронский был отстранен от участия в редакторской деятельности, группа «Перевал» многие свои качества потеряла. Это объясняется не только тем, что Воронский утратил влияние и авторитет и отошел от общественной деятельности. Начиная с 1927 года пролетарское литературное движение, ее руководящее ядро, делает крутой поворот к вопросам художественного творчества, к решению проблем специфики искусства, к признанию классического наследства. Лозунг «Учеба, творчество, самокритика» как бы снимает прежнее напостовское, командное, комчванское, некомпетентное вмешательство в литературные дела. Если можно так сказать, рапповцы выбили козыри из рук перевальцев. Предмет полемики, казалось, исчез. Конечно, следовало бы объединиться этим направлениям и общими усилиями решать проблемы искусства. Но налитпостовцы мало чем отличались от прежних напостовцев. Объединение состояться не могло.

Отойдя от активной редакторской деятельности, Воронский углубился в разработку проблем творчества. Его статьи «О художественной правде», «Заметки о художественном творчестве», «Искусство видеть мир», «Марсель Пруст» написаны на разные темы, но в них решается одна проблема – искусство видеть мир, проблема художественного познания мира. Отталкиваясь от трудов Белинского и Плеханова, критикуя Бергсона и Фрейда, Воронский пытается создать цельную теорию искусства. Однако эта попытка оказалась неудачной. Не случайно В. Иванов, подвергнув справедливой критике Краткую литературную энциклопедию за «методологические зигзаги», заметил, что Воронский во второй половине 20-х годов «стал еще активнее проповедовать троцкистские взгляды на литературу, бергсонианский интуитивизм, теорию «непосредственных впечатлений»…»[464]. Действительно, в его теории сочетаются самые различные, отовсюду позаимствованные и противоречащие один другому элементы. Она не стала оригинальной, не явилась творческим развитием марксизма. С одной стороны, Воронский ратует за реалистическое, правдивое искусство, отображающее жизнь во всех ее противоречиях, «чтобы прекрасное и безобразное, милое и отвратительное, радостное и горестное казалось нам таким не потому, что так хочет художник, а потому, что оно содержится, есть в живой жизни»[465]. А с другой стороны, он призывает художников отыскивать какие-то первозданные прекрасные образы мира и отбрасывает обыкновенный реальный мир с его противоречиями. С одной стороны, Воронский говорит о тенденциозности искусства, о его классовой направленности, о том, что «нельзя писать романы, поэмы, картины в наши годы, не определив своего отношения к современным революционным битвам»[466]. А с другой стороны, он утверждает, что «есть «день седьмый», когда мы хотим взглянуть на мир иными глазами, откинув, забыв обычные житейские желания, когда мы «бескорыстно хотим любоваться и природой и людьми… В основе эстетической эмоции лежит бескорыстное наслаждение миром»[467]. То Воронский возвеличивает человеческий разум, говорит, что творческий процесс требует от художника «огромного интеллектуального напряжения», что «художник должен быть на уровне политических, нравственных научных идей своей эпохи», что «тут одного чутья, интуиции, инстинкта недостаточно»[468]. То вдруг утверждает: «Для того чтобы дать волю художественным потенциям, надо стать невежественным, глупым, отрешиться от всего, что вносит в первоначальное восприятие рассудок»[469].

Все эти противоречивые, исключающие одна другую мысли взяты из статьи «Искусство видеть мир», явившейся своеобразным «кредо» А. Воронского.