Таким образом, рапповское руководство оборонило от клеветы М. Шолохова, хотя именно в рапповской обстановке зародилась эта клевета. Дискуссия, волновавшая писателя, продолжалась. К ней подключились местные рапповские журналы. Нашумевшее в 1929 году «Настоящее» отдало скандальную дань травле и Шолохова. В статье «Почему Шолохов понравился белогвардейцам?» сообщается о том, что «Тихий Дон» был издан в берлинском издательстве «Петрополис», где и роман Б. Пильняка «Красное дерево». Это дает повод рецензенту для следующих заключений: в «Тихом Доне», «имея самые лучшие субъективные намерения, Шолохов объективно выполнил задание кулака… В результате вещь Шолохова стала приемлемой даже для белогвардейцев»[446]
.Земляки М. Шолохова не уступали «настоященцам» в клевете на писателя. Вместо того чтобы радоваться появлению на их родной земле такого таланта и защитить его, они в северо-кавказской печати стремились опорочить писателя, обвиняя его во всех грехах.
Чем сложнее и глубже от книги к книге решались проблемы в «Тихом Доне», чем меньше оставалось у рапповцев надежд на желанный и скорый переход Григория Мелехова к большевикам, тем резче и???? становились оценки Шолохова. На 2-м пленуме РАПП (сентябрь 1929 г.) разгорелись с новой силой споры о «Тихом Доне». Лидия Тоом и Александр Бек, представители «левого» напостовства, доказывали, что Шолохов никак не может быть пролетарским писателем, что он с любовью изображает старый казачий быт и что в «Тихом Доне» проповедуется кулацкая идеология. Ответственные руководители РАПП А. Фадеев, А. Селивановский, В. Еомилов по-прежнему отстаивали ту точку зрения, что М. Шолохов идет к пролетариату. Селивановский утверждал, что «в Шолохове писатель пролетарский перерастает писателя крестьянского. Но этот процесс перерастания отнюдь не законченный»[447]
.Твердую и правильную позицию занял Фадеев. Он сказал: «Шолохова ни в коем случае не нужно расценивать как писателя враждебного и ни в коем случае нельзя относиться враждебно. Это было бы преступно. Но… надо стараться, чтобы он органичным путем все более и более приближался к пролетариату»[448]
. Большинство из принимавших участие в дискуссии по Шолохову высказались в духе Фадеева. Правда, эта позиция базировалась на том предположении, что Григорий Мелехов все еще идет к признанию революции. Советские литературоведы и критики, выступавшие в рапповских журналах, А. Ревякин, И. Машбиц-Веров, И. Нович давали положительную оценку «Тихому Дону», исходя из этого же предположения. «Всякий другой путь, – заявил И. Нович, – пожалуй, окажется насильственным и отменит опубликованные части романа в их значении для пролетарской литературы»[449].Журнал «На литературном посту» перестал именовать М. Шолохова «пролетарским писателем». Он предоставил трибуну Лидии Тоом, которая выступила со статьей «Ольховая гегемония или… липовая», направленной против ответственного редактора «Литературной газеты» Б. Ольхового (в то время эта газета подчинялась правлению Федерации советских писателей. –
Беспощадное разоблачение такого рода настроений – вот задача марксистской критики»[451]
. И это беспощадное разоблачение, выдаваемое за марксистскую критику, достигает кульминации при прохождении в печать третьей книги «Тихого Дона».Как действовало на Шолохова беспощадное к нему отношение товарищей по организации, видно из его письма к А. Серафимовичу: «Горячая у меня пора сейчас, кончаю третью книгу, а работе такая обстановка не способствует. У меня рука останавливается и становится до смерти нехорошо. За какое лихо на меня в третий раз ополчаются братья-писатели? Ведь это же все идет из литературных кругов»[452]
.