Неистовый узник

Момент истины был отнюдь не в его пользу. Он резко повернулся, выхватил у толстяка фонарь и швырнул его в стену! Тот отпрянул, но Илья уже в прыжке схватил его предплечьем за горло, начал заваливаться боком, волоча за собой грузное тело.

– Фещенко, огонь!! Олеся, на пол!!

Это был какой-то маразм. Отчаянная стычка в темноте, когда не поймешь, кто рядом и кто побеждает. Захлопали выстрелы, истошно заорали люди. Больно грохнуло по ушам – толстяк сумел-таки вытащить пистолет, нажать на спусковой крючок. Куда он выстрелил? Грузное туловище придавило Илью к полу, он задыхался. Толстяк сам был перепуган, не знал, что делать. Он пытался вывернуть руку, чтобы направить ствол на Илью, но тот уходил с линии огня, выкручивался. А выстрелы где-то рядом продолжали греметь – Фещенко и белобрысый вели безбашенную дуэль, ни черта не видя. Толстяк пыхтел, давил массой. Невероятное напряжение, рывок, и Илья оказался сверху. Он почувствовал, как в живот уперлось что-то металлическое, и похолодел. Сейчас нажмет! Но палец несостоявшегося убийцы выпал из спусковой скобы – Илья схватил его указательный палец и сильно вывернул. Чекист заревел от боли, Илья отобрал пистолет, начал выкручивать ствол в противоположную от себя сторону. Противник сообразил, что ничем хорошим для него это не кончится, и тоже активизировался. Схватил свободной рукой Илью за волосы, чуть скальп не оторвал! В глазах мелькали искры, но Илья не отпускал пистолет, даже сумел просунуть палец в спусковую скобу. Последнее усилие – он привлек на помощь локоть левой руки, ударил – то ли в висок, то ли по плечу. Одновременно ствол уперся в отъевшееся пузо. Выстрел! Обоих подбросило. Еще раз выстрел. Толстяк сдулся, как взорвавшийся дирижабль, мелко застучали ногти по полу. Несколько мгновений Илья был выбит из колеи, дезориентирован. Стрельба в избе оборвалась, кто-то возился, кряхтел. Темнота, хоть глаз выколи! Ноги были ватные, голова болела. Ползая на коленях, он наткнулся на какое-то тело, потом еще на одно. Где же фонарь, черт его побери?!

На крыльце уже топали. От пинка распахнулась дверь, едва не вывалилась из ржавых скоб, вбежали какие-то люди. Яркий свет запрыгал по стенам.

– Не стрелять, свои! – гаркнул Беженцев.

Илью схватили за локоть, помогли подняться. Он отобрал у Ромки фонарь, бросился в «клоповник». Кровать Олеси была разворочена, словно в нее угодила бомба, но ее самой там не было. Табуретка перевернута, все валяется на полу – хозяйственная сумка, кроссовки, красная шапочка с трогательным козырьком и… ноги девушки, завязанные каким-то странным узлом… Илья завыл от отчаяния, повалился на колени. Схватил ее за плечи, подтянул к себе, поднял. Голова Олеси безжизненно откинулась. Глаза ее были закрыты, из правого виска сочилась кровь. Он затрясся, зубы стучали, как ударная установка.

– Ну, чума… – потрясенно пробормотал Латышевич.

Нет, не может быть! Это глупо, такого не бывает. Илья обнял ее, прижал к себе щуплое тельце. Предательская немота поползла по горлу, обложила сердце. И вдруг почувствовал, как она дернулась и застонала.

– Свет сюда! – заорал он, срываясь на хрип. Господи, это была не пуля. Падая с кровати по команде Ильи, девушка ударилась виском об угол табуретки и потеряла сознание. Удар был сильный, но не смертельный, порвалась кожа на виске, может быть, легкое сотрясение. Жить будет! Он чуть не пустился в пляс! Поднялся, прижимая ее к себе, бросился в комнату. Латышевич бежал за ним, светя фонарем. Илья аккуратно пристроил девушку на кушетку. Олеся дышала, но неуверенно, словно сомневалась, стоит ли это делать. Подрагивали ресницы, но глаза не открывались. Он облегченно перевел дыхание, надо же, натерпелся страха, словно сам умер…

Илья взял фонарь, поднялся на негнущихся ногах. Картина в багровых тонах предстала во всей красе. Растерянно переминались Рома с Антоном – тоже изрядно испугались. Кряхтел, вставая на ноги, Фещенко – взъерошенный, очумевший, бледный, как призрак шотландского замка. Живой, целый, но тоже неудачно упал – отбил плечо. У противоположной стены комнаты валялся белобрысый – мертвее некуда. Рядом лежал пистолет. Похоже, они с Фещенко палили наугад, соревнуясь в стрельбе по невидимым мишеням. Обе стены изрешетили пули. Фещенко повезло больше – лобная кость белобрысого притянула его пулю. Мозги брызнули на стену, создав на ней какую-то абстрактную живопись в духе Джексона Поллока.

Спотыкаясь, Илья двинулся дальше. Толстяк еще не отмучился, но был на верном пути. Майор Зейдлиц лежал, уткнувшись в ножку кровати. Илья со вздохом опустился на колени, перевернул его. Он даже не знал, что и думать. Какая-то глупая растерянность, возможно сожаление. Зейдлиц был мертв, та самая шальная пуля, выпущенная толстяком, продырявила ему бок, и, видимо, хорошо продырявила, поразив кучу жизненно важных органов. Смерть была мучительная, но недолгая. Лицо превратилось в перекошенную маску мумии, кровь собиралась в лужу под телом.