Нэйт

— Нет! — крикнул он и попытался высвободить руку, одновременно выпуская последние пули. — Брось меня тут.

— Хрен тебе!

С последним рывком мы рухнули за шину «Сессны», а русские кричали и ругались на своем родном языке.

Мне обожгло шею резкой болью, и я почувствовал, как горячая кровь стекает за воротник. Питер схватился за рану в животе, кровавое пятно расцвело на его светло-голубой рубашке.

Я бросил свой «Глок» и прижал руку к ране.

— У меня кончились патроны.

Пистолет выпал из руки Питера.

— А вот это уже немного обидно.

— Смешно. Твоя мама никогда так не говорила.

Он усмехнулся, но схватился за торс.

Тяжелые ботинки приближались в теперь уже погрузившемся в тишину ангаре. Это был звук конца. Бой окончен, сбежать не удастся.

Мои мысли вернулись к Сабрине, её дерзкому языку и нежному сердцу, когда я увидел русских.

«Я люблю тебя, Сабрина. Ты меня слышишь? Я люблю тебя».

Глава 25

Сабрина

Когда, наконец, багажник открылся, меня ослепили огни. Яркий свет убрали, а меня вытащили из моей крошечной тюрьмы грубые руки и потащили через гараж к лифту. Моргая, я оглядела мужчин, которые держали меня, но никто из них не был мне знаком. Мои связанные руки и ноги онемели, а язык пересох, казалось, что рот набит песком из-за вставленного туда в виде кляпа носового платка.

Они держали двери лифта открытыми около минуты, пока не появился Дмитрий. Он вошел, широко улыбаясь, и взял меня на руки. Я попыталась отодвинуться от него, но оказалась в ловушке.

— Ты была также неласкова с Нэйтом? — проговорил он мне на ухо. — Я так не думаю.

Его руки пробежали по моей спине и сжали мою задницу, когда лифт рванул вверх.

Я хотела ударить его коленом в промежность, но ноги у меня были скованы ремнями на лодыжках. Мой разум кричал «отвали от меня»! Но горло перехватило, и я не смогла выдавить ни звука из-под платка. Да и вряд ли на это обратили бы внимание.

Лифт остановился. Дмитрий отпустил меня, когда двери открылись, и его люди потащили меня в великолепный пентхаус с потрясающим видом на город. Двое вооруженных людей стояли на страже у лифта, а горстка головорезов Дмитрия была разбросана по главной гостиной и открытой кухне. У меня упало сердце. У меня ни за что не получилось бы пройти мимо всех них незамеченной.

— Отведи её в мою комнату, — приказал Дмитрий и направился на кухню, а меня потащили по темному коридору в большую спальню.

У изножья кровати с черными простынями стояли две маленькие клетки. Внутри одной из них, болезненно скорчившись позе эмбриона, лежала и смотрела на меня женщина со светлыми волосами и светло-голубыми глазами. Она была обнажена, её глаза были безумными и в них не было узнавания. Но каким-то образом я поняла, может быть, через какую-то связь, о которой раньше даже не подозревала, что она была моей матерью. От того, что вижу её такой, у меня как будто снова разбилось сердце, и мне показалось, что его уже не склеить и не исправить никогда.

Его люди толкнули меня на колени рядом с пустой клеткой. Один из них полез под кровать и вытащил длинную железную цепь с кандалами на конце.

Другой перерезал связывавшие меня ремешки и схватил меня за волосы, произнося по-русски:

— Snyat` odeshdy!

Это означало приказ «Раздеть её», догадалась я.

Я отпрянула назад и выставила руки перед собой, чтобы защититься. Мужчина, запустивший руку мне в волосы, схватил меня за локти и держал неподвижно, пока другой стягивал с меня джинсы. Я сжала колени вместе, протестуя, не желая позволить этому случиться со мной. Слёзы обожгли глаза, когда мужчина раздвинул мне ноги и снял сначала джинсы, а потом и трусики.

Он внимательно изучал меня, осматривая между бёдер, но я изловчилась и пнула его, а потом ещё пригвоздила к полу ногой его челюсть. Он взревел и схватил меня за рубашку, дернув её вперед. Швы разошлись и больно врезались мне в кожу, ткань треснула, не выдержав его грубой силы. Он точно также разделался с лифчиком, снимая его с меня с рассчитанной силой, пока я не опустилась на пол голая; слёзы текли по моим щекам.

Он облизнул губы и потянулся за кандалами. Я попыталась ударить ещё раз, но он схватил меня за икру и сжал, пока она не начала гореть от боли. Затем он прикрепил наручник к моей лодыжке. Закончив, он откинулся на спинку стула и уставился на те части моего тела, которые не заслуживал видеть.

Мужчина, державший меня за волосы, отпустил меня и сказал на своём языке:

— Poyekhali.

«Начинайте», — снова догадалась я. Тот, что раздевал меня, покачал головой и показал на меня пальцем, и мужчины продолжили спорить по-русски. Слова я понимала плохо, но общий смысл был слишком ясен. Один из них хотел причинить мне боль самым худшим из возможных способов. Но другой русский предупредил его, что Дмитрий убьёт его, когда узнает. Угроза сработала, и этот зверь отступил, а затем неохотно последовал за своим товарищем к выходу.