Неизбежная могила

Робин также пришлось пережить второй сеанс Откровения. И снова ей удалось избежать «электрического стула» в центре круга, но Вивьен и пожилому Уолтеру повезло меньше. Вивьен подверглась нападкам за ее привычку менять акцент, чтобы скрыть факт происхождения из богатой семьи, ее осыпали обвинениями в высокомерии, эгоцентризме и лицемерии, пока не довели до рыданий. Уолтера, признавшегося в длительной вражде с бывшим коллегой в его старом университете, ругали за эгомотивность и материалистические суждения. Уолтер, единственный из тех, кто к этому моменту подвергся Терапии первичного ответа, не плакал. Он побледнел, но ритмично, почти с радостью кивал, в то время как окружающие бросали в его адрес оскорбления и обвинения.

— Да, — бормотал он, яростно моргая глазами за стеклами очков, — да… это правда… это все правда… очень плохо… да, действительно… ложное «я»…

Тем временем штаны спортивных костюмов среднего размера, которые Робин выдавали раз в неделю, начали сползать с ее талии из-за того, что она сильно похудела. Если не считать раздражения от необходимости постоянно их подтягивать, это беспокоило ее гораздо меньше, чем осознание того, что она постепенно принимает правила церкви.

Когда она только приехала на ферму Чапмена, она отмечала ненормальную для себя усталость и голод, а лекции в подвале производили эффект клаустрофобии и группового давления. Однако постепенно она перестала замечать свою измотанность и приспособилась обходиться меньшим количеством еды. Она была встревожена тем, что все чаще бессознательно напевает мантру себе под нос, и однажды поймала себя на том, что думает, используя термины церкви. Размышляя над вопросом, почему неизвестного Джейкоба, который явно был слишком болен, чтобы быть полезным церкви, держат на ферме Чапмена, она обнаружила, что рассматривает возможность его отъезда как «возвращение в материалистический мир».

Встревоженная тем, что частично поддается идеологической обработке — она все еще была достаточно объективна, чтобы это распознать, — Робин попробовала новую стратегию для сохранения объективности: попыталась анализировать методы, которые церковь использовала, чтобы заставить принять свое мировоззрение.

Она отметила, как к членам церкви применяются то принуждение, то снисхождение. Новички были настолько благодарны за любое ослабление постоянного давления, связанного с необходимостью слушать, учиться, работать или петь молитвы, что выказывали несоразмерную благодарность за самые незначительные награды. Когда детям постарше в свободное время разрешали побегать без присмотра в лесу на территории фермы, они убегали, по мнению Робин, с ликованием, присущим детям во внешнем мире, которым сказали, что они собираются в Диснейленд. Услышанное от Мазу, Тайо или Бекки доброе слово, пять минут свободного времени, дополнительная порция лапши за ужином — все это вызывало чувство тепла и восторга, которое лишь показывало, насколько обыденными стали принудительное послушание и лишения. Робин осознавала, что она тоже начинает жаждать одобрения церковных старейшин, и что эта жажда коренится в животном стремлении к самозащите. Регулярное разделение групп и постоянная угроза изгнания препятствовали развитию чувства настоящей солидарности между членами. Лекторы внушали всем им, что чистый духом видит всех людей одинаково хорошими и привлекательными. Однако, преданность должна была возноситься к божеству и главам церкви, но не распространяться вовне.

Однако ее стратегия объективного анализа способов идеологической обработки церкви оказалась лишь частично успешной. В состоянии постоянной усталости приходилось прилагать усилия, чтобы подвергать сомнению принуждение к послушанию, вместо того, чтобы просто подчиняться. Наконец, Робин придумала такой прием: она представляла, что рассказывает Страйку о своих планах. Это заставило ее отказаться от всего церковного жаргона, потому что ее напарник бы не понял или, скорее, высмеял его. Мысль о том, что Страйк будет смеяться над тем, что ей приходится делать — хотя, надо отдать должное, она сомневалась, что он нашел бы Откровение забавным — была лучшим средством не терять связь с реальностью, лежащей за пределами фермы Чапмена. Она даже бросила свою привычку напевать мантру, потому что приучила себя представлять, как Страйк ухмыляется, когда замечала, что снова это делает. Робин ни разу не приходило в голову, что она могла бы вообразить, что разговаривает с Мёрфи или с кем-нибудь из своих подруг, а не со Страйком. Она отчаянно ждала его следующего письма, отчасти потому, что хотела узнать его мнение о фотографиях, которые она положила в пластиковый камень в прошлый четверг, но также и потому, что вид его почерка доказывал, что он настоящий, а не просто полезный плод ее воображения.