Неизбежное. Сцены из русской жизни 1881 - 1918 гг. с участием известных лиц (СИ)

- Вчера Игнатий передал мне своё завещание - вздохнула Соня. - Оно очень короткое, там сказано: "Мне не придётся участвовать в последней борьбе. Судьба обрекла меня на раннюю гибель, и я не увижу победы, не буду жить ни одного дня, ни часа в светлое время торжества, но считаю, что своей смертью сделаю всё, что должен был сделать, и большего от меня никто, никто на свете требовать не может".

- И это светлое время обязательно настанет! - Вера крепко сжала руку Сони. - Оно придёт, жизнь станет чистой и яркой, уйдут в прошлое пороки прежнего времени. Мы вступим на иной путь, на путь ограничения похоти жизни; духовное будет преобладать над материальным. Человек станет тем высшим духовным существом, которым ему предназначено стать самой природой...

- Вера, ты скоро? - послышался голос Кибальчича. - Мне уже помогает Гриша Исаев, но нам нужны ещё рабочие руки.

- Иду, иду! - откликнулась она.

- А знаешь, Коля изобрёл летательный аппарат, на котором можно будет полететь к другим планетам, и мечтает построить завод по его производству, - сказала Соня и впервые за день улыбнулась.

- И это будет, - улыбнулась в ответ Вера. - У нового общества будут великие цели; всем вместе трудиться над их осуществлением - разве это не прекрасно?.. Ну, отдыхай, а я пойду помогать мужчинам.

- Последнее, меркантильная просьба, - робко сказала Соня. - Дай мне, пожалуйста, рублей пятнадцать взаймы. Я истратила свои последние деньги на лекарства - это не должно входить в общественные расходы. Мать прислала мне шелковое платье sortie de bal, - она думает, что я хожу здесь по балам, - я продам его и уплачу долг.

- Сонечка, ты - большая аскетка! - Вера поцеловала её в лоб. - Отдыхай и не беспокойся об этом.

- Вера, где ты? - снова раздался голос Кибальчича.

- Иду! - ответила она, поправила Соне одеяло и пошла на кухню.

Чаепитие на даче Чеховых летом 1892 года

- Гроза будет, - говорил Павел Егорович Чехов, глядя в окно веранды. - Ни облачка, но душно, парит... И мухи ошалели: назойливые, будто осенью.

- Антошу бы не прихватило, - встревожилась Евгения Яковлевна. - Вымокнет, пока дойдёт.

- Ничего, бог милостив, - авось успеет до дождя... Ставь-ка, мать, самовар, чайку попьём, - потянулся Павел Егорович.

- Всё готово, раздуть только, сейчас принесу. Надоедает по десять раз на дню на кухню ходить, - нет, чтобы кухня в доме была, - пожаловалась Евгения Яковлевна.

- Чтобы в доме запахи стояли, и чад, и копоть! Думай, чего говоришь! - возмутился Павел Егорович. - В городской квартире от этого никуда не денешься, а на даче зачем себя мучить? Нет, мать, прежние хозяева умные были: кухню отдельно поставили.

- Когда сухо и тепло, ещё ладно, а в дождь и холод не очень-то приятно сначала в дом носить, а потом из дома, - да ещё если гости понаедут, - не сдавалась Евгения Яковлевна.

- Ладно, мать, не ворчи! - строго сказал Павел Егорович. - Чего зря Бога гневить - хорошо живём. Вон, дачу какую Антон купил, - сидим тут, словно помещики!.. Ну, запущена малость, так это пустяки - слава тебе, Господи, силы пока есть, приведём в порядок.

- Да я что, я - ничего... Живём неплохо, грех жаловаться, - согласилась Евгения Яковлевна. - Антошу только жалко: сколько работает, хоть бы здесь ему отдохнуть, так нет - опять больные донимают!

- Сам себе ярмо на шею повесил: отказать, вишь, людям совестно! А они этим пользуются - заездили его совсем... Нет, людей жалеть нельзя, сразу слабину почувствуют - захомутают тебя, будто лошадь, и станут ездить, пока не заездят. Мне ли не знать? Сколько добра людям сделал, и как они мне отплатили? - с горечью проговорил Павел Егорович.

- Всё от Бога, отец, всё от Бога! - перекрестилась Евгения Яковлевна. - Не по нашему хотению, но по его воле.

- Всё в воле его, - перекрестился и Павел Егорович. - Ну, неси, что ли, чай-то! Не дождёшься...

- Иду, иду! Скатерть на столе разложи...

Старики пили третью или четвёртую чашку, как ударил гром, зашумел ветер и посыпались первые крупные капли дождя.

- Господи, господи, господи! - вздрагивала и крестилась Евгения Яковлевна. - Отведи беду!

- Ладно тебе, мать! Чего уж так-то грозы бояться? Журналов не читаешь, а там учёные люди доподлинно разъяснили: гроза это проявление небесного электричества, - наставительно произнёс Павел Егорович. - Если есть громоотвод, опасности никакой не имеется - пей чай спокойно.

- Бедный Антоша! До нитки вымокнет. Ему ли с его слабыми лёгкими терпеть такие напасти! - продолжала причитать Евгения Яковлевна.

- Да, худо, - согласился Павел Егорович. - Как так вышло: из всех детей он оказался самым слабеньким. Ростом с коломенскую версту, а здоровья нет.

- И на Сахалин этот проклятый поехал зачем-то. Раньше меньше кашлял, а теперь как начнёт надрываться, у меня сердце не выдерживает, - Евгения Яковлевна вытерла глаза краем накинутого на плечи платка.

- Вот, подишь ты: сам доктор, а себя вылечить не может, - вздохнул Павел Егорович. - Видать, правда, - сапожник без сапог... Ну, Бог милостив, - повторил он. - Не плачь, мать, всё наладится...

***