Неизбежный финал

В спальне снова воцарилась тишина. Удиштяну с ненавистью посмотрел на телефон. После разговора с Павелеску ему следовало разыскать Валера Дину и доложить о последних событиях. Но у него вдруг пропало желание что-либо делать. Ему даже не хотелось заходить в ванную для обычного вечернего туалета. «И завтра будет день! Зачем беспокоить человека в столь поздний час?» — пытался он оправдаться, но неожиданно пришедшая в голову мысль встревожила его. Если его телефон прослушивается, то Дину узнает о состоявшихся разговорах и сделает вывод, что он, Ники, не держит данного слова. Зачем давать капитану повод для подозрений? Сделав усилие над собой, он поднял трубку и набрал номер телефона капитана. Он не удивился, что застал того бодрствующим: ведь капитан сам говорил, что работает двадцать четыре часа в сутки…

— Товарищ Удиштяну? — воскликнул капитан радостно и в то же время удивленно.

— Я, — сухо сказал Ники и начал объяснять, что именно заставило его позвонить в столь поздний час.

— Ну и задал же я вам работы! — признал Дину после того, как Ники проинформировал его о событиях дня.

— Такова жизнь, — философски заметил Ники и вдруг задал вопрос, который давно не давал ему покоя: — Хочу спросить у вас одну вещь, но только прошу ответить правду…

Дину рассмеялся, а Ники не понял, что именно так развеселило собеседника. Но он не отступил и продолжал с обезоруживающей наивностью:

— Товарищ капитан, ответьте, пожалуйста: мой телефон прослушивается?

После короткой паузы Дину сказал:

— Было бы непорядочно отвечать вопросом на вопрос. Поэтому мне не остается ничего другого, как быть искренним. Нет, мы не прослушиваем ваши телефонные разговоры. Для этого нет законных оснований…

— А те, ну, Павелеску с его людьми, не могут этого сделать?

— У вас возникли какие-нибудь подозрения?

— Ответьте сначала на мой вопрос, — настаивал Удиштяну.

— Нет… конечно нет. Мы об этом узнали бы и предупредили вас. Для частного лица это дело непростое… ведь требуется сверхсовременная аппаратура. Но если предположить, что она у них есть, мы обнаружили бы ее, так как следим за каждым их шагом. Будьте спокойны. Что-нибудь случилось? Когда я был у вас, этот вопрос вас не волновал.

Искренность офицера произвела на Удиштяну приятное впечатление, и он, сменив гнев на милость, объяснил:

— Эта мысль пришла мне в голову во время беседы с моей бывшей женой. Почему? Очень уж хотелось, чтобы вы узнали, и не только от меня, как она мучается, приняв ваш вариант… Ведь это и есть смягчающее вину обстоятельство…

— Я восхищен вами! Но если вы считаете нужным поставить ваш телефон на прослушивание, я доложу по команде о вашей просьбе… Хотите еще что-нибудь сказать?

— Да, приятного дежурства…

В тихой спальне его начало клонить ко сну. Он стал медленно, будто через силу, раздеваться. Его мысли по-прежнему были сосредоточены на разговоре с Родикой, с капитаном Валером Дину. Из слов капитана он заключил, что его телефон могут прослушивать, но без разрешения вышестоящего начальства он не имел права раскрывать это. И все же Удиштяну порадовался за Родику. Чем больше она будет говорить по телефону о том, что ее волнует, тем больше у нее будет смягчающих вину обстоятельств.

ПО СКОЛЬЗКОМУ ПУТИ

Гаврил Андроник вернулся на рассвете уставший и продрогший, ощущая нерезкую, но непроходящую боль в желудке. Почти всю ночь он был в пути и не сомкнул глаз. По своей собственной вине и по вине попутчиков. Ни в спальный вагон, ни в вагон первого класса он билета не достал. Все они — он и еще семь офицеров, журналистов и военных писателей, которые принимали участие в крупных учениях, закончившихся накануне, — сгрудились в купе второго класса. Сначала по очереди рассказывали всякие истории и анекдоты. И даже если анекдоты были плоские, все громко смеялись. Они были довольны, что после почти недельного отсутствия возвращаются домой, где можно будет выспаться в теплой, уютной постели. Потом один за другим они начали дремать. Только он не мог заснуть, хотя веки его налились свинцом. Его всю ночь изводил храп майора, чрезмерно раздобревшего за последнее время… В редкие минуты, когда тот делал передышку, Андроник начинал клевать носом, но через минуту-две снова испуганно вздрагивал.

Дверь квартиры он открывал, стараясь не издать ни единого звука, как это делают взломщики. Он был уверен, что не разбудил жену, и не спеша стал раздеваться в прихожей. И вдруг услышал сонный голос Родики:

— Андро, это ты? Вернулся?

— Спи, — шепотом сказал он, однако очень обрадовался, видя через открытую дверь, как она спускается с тахты и ищет халат. Он снова тихо проговорил: — Зачем? Не надо… Спи…

— Уже половина шестого, я выспалась. Ты, я вижу, очень устал.

— Учения были тяжелыми… Дождь, дороги разбиты… — Андроник усмехнулся. — На войне как на войне, дорогая…

— Я пойду подогрею тебе молоко, — сказала она ему, как ребенку. — Несколько часов крепкого сна тебе не помешают.

По пути в ванную Андроник задержался и поцеловал жену в щеку.