Неизданная проза Геннадия Алексеева

Увлекшись эсхатологией, я погрузился в изучение различных христианских сект. Самыми гуманными и симпатичными оказались квакеры и униаты, самыми неприятными – пятидесятники и иеговисты. Последние с нетерпением ждут атомной войны и конца света. Сюжет моего второго романа, возникший во мне как некая красивая метафора, столкнул меня с проблемами вовсе нешуточными.

«Сонеты к Елене» Ронсар написал в 54 года. Ронсар жалуется на старость… Елена, судя по всему, Ронсара не любила. Ронсар посвящал стихи не только Елене, но и многим другим женщинам. Он был влюблен…

Опять на телевизионном экране голова кометы Галлея. Теперь она приобрела вполне определенную заостренную форму.

Коварная, капризная и холодная Елена де Сюртер играла с беднягой Ронсаром, как кошка с мышонком. Хлебнул он с нею горюшка. Но какие сонеты! Что ни говори, а за все лучшее в искусстве мы обязаны страданиям.

Сонеты к Елене могли бы быть написаны в середине прошлого века. То Бодлер в них мелькнет, то запахом Рембо от них несет. Или это переводы таковы?

Еще раз посетил будущую свою квартиру. Неуютно в ней как-то и неопрятно.

Снова пристрастился к курению (а курить-то мне вредно). Я курю свои трубки по очереди (у меня их шестнадцать) и ощущаю себя почти султаном (мои жены красивы, послушны и молчаливы, каждая из них волнует меня).

Сонеты Ронсара раздражали Елену де Сюртер. Ей казалось, что они ее компрометируют. Ей хотелось, чтобы надоедливый Ронсар оставил ее в покое.

А Пушкин весьма на Ронсара похож! Но, как ни странно, не ценил он великого француза. Не ценил, не понимал и поругивал.

Вот эти же строки написаны Пьером для меня (именно для меня) и обо мне (несомненно обо мне!).

Я буду яства уплетать,
И буду громко хохотать,
Чтоб сердцу не было так жутко,
Оно ведь знает, хворь – не шутка!
Наскочит смерть, и сразу – хлоп,
Мол, хватит жить, пора и в гроб.

Комета Галлея, пророчества о конце света, сонеты Ронсара, тонкие Настины ноздри… и аромат ранней весны – все завязалось в крепкий узел.

Направляясь в Публичку, остановился у памятника Екатерине. И долго его разглядывал. Нос у императрицы был белый от голубиного помета.

Библиотекарша положила передо мною собрание сочинений Канта. Полистал. «Конца всего сущего» не было ни в одном из шести томов. Выразил недоумение. Библиотекарша мне посочувствовала и посоветовала обратиться к библиографу.

Тот оказался вежливым, предупредительным и знающим молодым человеком. Через пару минут в моих руках оказался еще один том, выпущенный из печати совсем недавно. Полистал и обрадовался – вот он, вот он, «Конец всего сущего». Уселся за стол и с жадностью принялся читать…

В Доме писателей обсуждались стихи, опубликованные в 85-м году в ленинградских журналах. Незнакомая мне молодая критикесса хвалит мою подборку в восьмом номере «Невы». «Приятные, неожиданные стихи! – говорит она. – И чувствуется, что автор молод, во всяком случае, ему не больше 30».

Вчера, когда шел в институт на ночное дежурство, черная кошка перебежала мне дорогу – совершенно черная кошка без единого светлого пятнышка. А число было 13-е. Но дежурство прошло нормально. Ничего дурного не случилось. Вероятно, дело тут в том, что было сразу две плохих приметы и они одна другую нейтрализовали.

Постоянные тягостные размышления о предстоящем переезде на другую квартиру уже дают о себе знать – почти все время давит под ложечкой.

Знакомые приметы весны: во дворах дети рисуют мелом на асфальте, на Неве появились утки, на улицах появились первые велосипедисты.

И еще примета: Ирэна стала носить демисезонную шляпу.

Встреча с выпускниками Архитектурного факультета 76-го года. Банкет в ресторане Дома архитектора. Весь вечер мои уже полузабытые ученики говорили мне, как они меня помнят, как они меня любят, как хорошо я учил их архитектуре и как много я значу в их судьбе. И еще говорят, что обожают мои стихи, и интересуются, когда будут опубликованы мои новые книги, и удивляются, что меня так мало печатают, и спрашивают, как я отношусь к современной архитектуре и поэзии, и еще что-то спрашивают, и опять говорят, как они меня любят. А я смущаюсь. А мне неловко, а я думаю: «Неужто я и впрямь такой хороший?»

Ирэна пришла в шубке, но без головного убора – простоволосая. И теперь уж нет никаких сомнений, что наступила блаженная весенняя пора, что с зимой покончено.

У человека творящего не может быть друзей. Отдаваясь творчеству, мы обрекаем себя на одиночество.

Очень старая старуха. Морщины лучами расходятся от ее глаз по всему лицу.

Ночь. Со двора доносятся страшные вопли бесстыжих мартовских котов. «О, весна без конца и без края».

Какое-то заседание. Кто-то о чем-то вещает. Сижу и разглядываю бледную плешь человека, сидящего впереди.

Выставка работ Владимира Стерлигова, ученика и эпигона Малевича. Растянувшийся до 70-х годов худосочный супрематизм с примесью православного мистицизма.