Неизвестная пьеса Агаты Кристи

— А нарочно. Чтоб не думала, будто я призрак. Я же понимаю, что… — Задохнулся, сам глотнул из фляги. — Понимаю, что ты испытала. Но я сначала валялся без сознания, странно, что они на меня не наткнулись, а потом никак не мог найти позицию, чтобы стрелять — и тебя ненароком не задеть. И чтоб наверняка: патронов-то всего два было! Повезло, слава богу! — быстро перекрестился фляжкой, расплескивая коньяк. — Ужасно боюсь, что у тебя сейчас начнется истерика, а как в чувство приводить? По щекам тебя и так достаточно хлестали сегодня. Тем же способом, что на берегу? — попытался усмехнуться, но получилось плохо. — Тебе и так от них досталось. Не могу, чтобы ты меня и их рядом видела, понимаешь? Так что выпей лучше еще — и поедем. Надо отсюда убираться даже не бегом — на крыльях улетать!

— На чем? — спросила Женя, послушно сделав глоток, и второй, и третий, но не ощутив даже ожога в горле. — Улетать будем на чем?

Олег не отвечал: стоял, чуть согнувшись, прижав руку к груди. Качнулся…

Женя, выронив фляжку, метнулась к нему, подхватила.

— Ничего, — выдохнул он, сильно жмурясь. — Сейчас… пройдет. Говорил мне Степан Федорыч Крашенинников, великий хирург: «Не пей, братец!» И далее по тексту. Нельзя мне коньяк, ты уж приглядывай за мной, а то напьюсь — буянить буду, еще зашибу ненароком.

Помолчал, медленно выпрямился. Открыл глаза:

— Это ты? А я… где?

— Как это? — растерялась Женя — и вдруг, сообразив, залилась тихим, захлебывающимся смехом: смеялась да смеялась, никак не могла остановиться.

— О господи, — вздохнул Олег. — Так это за тобой, оказывается, надо приглядывать, чтоб не напилась! Пошли, горюшко мое.

— Сейчас, — пробормотала Женя, не двигаясь с места, глядя на него, трогая, но все еще не веря, не веря…

— Ну хорошо, — кивнул Олег. — Только один разок — и сматываемся отсюда, пока еще какие-нибудь коршуны не налетели. Только, чур, — не плакать, ладно? Очень тебя прошу!

— Не буду, — шепнула Женя, поднимая к нему лицо.

Приблизился — и впился в рот жестко, грубо, до боли, потом вдруг, словно спохватившись, начал целовать ее дрожащие губы ласково, едва касаясь.

— Ну, — выдохнул чуть слышно, — теперь узнала? Это я?

— Ты… ты…

— Куда едем? — вглядываясь в мелькающие городские улицы, бодро спросила Женя, на которую коньяк оказал поистине магическое действие, заставив забыть об усталости.

— Для начала заглянем домой к Корнюшину, а там посмотрим. От «Короллы» надо избавиться, но это потом.

Дома черными громадами бесконечно высовывались из тьмы, наконец «Королла» остановилась.

Женя узнала место, где вчера сидела, заблокированная в «Тойоте», — и выскочила наружу еще раньше Олега.

Он ничего не сказал на это — только головой покачал и выдернул из-за пояса пистолет.

Единственным их трофеем (кроме машины, разумеется!) оказался электрический фонарик, и он здорово пригодился сейчас: свет в подъезде не горел.

Бесшумно поднялись на третий этаж.

Олег осветил дверь квартиры Корнюшина и прищелкнул пальцами. Это был условный знак Жене: затаиться, не высовываться. Она послушно отступила, успев, однако, увидеть то, что насторожило Олега: темную щель возле косяка.

Дверь-то не заперта, даже наоборот.

Неужели они опять опоздали? Неужели сейчас войдут, а там, в углу, скорчившись…

И опять ударило по глазам воспоминание: поджатые ноги, угловато выставленное плечо… тот человек на даче. И дверь, которая медленно приоткрывается, а за ней…

Она встряхнулась: Олег вошел в квартиру. Тут уж Женя ничего не могла с собой поделать: бесшумно взлетела на площадку, прижалась к стене, ловя каждый звук, доносившийся из темного дверного проема.

Вернее, не доносившийся. Звуков не было слышно никаких. И когда эта неестественная тишина окончательно вывернула Жене нервы наизнанку и она почти поверила, что Олег, едва войдя, получил удар, был подхвачен убийцей и брошен где-то в углу, рядом с Корнюшиным, тогда-то и послышался тихий свист.

Все в порядке! Это сигнал ей: можно войти!

Ноги от облегчения подкашивались, когда она переступала порог. Олег оказался тут как тут: ладонью заботливо заслонил ей глаза, а сам включил свет в прихожей. Щелкнул замок.

Женя вывернулась из-под его руки, огляделась, щурясь: дорожка смята комом, обувь раскидана…

— Во всей квартире подобный тарарам, однако ни души, — сообщил Олег.

— А Корнюшин?

— Нет ни живого, ни мертвого. Пошли в комнату, мне позвонить надо. Только, ради бога, ни к чему не прикасайся. Совсем ни к чему, чтобы все происшествия сегодняшнего вечера связали еще и с этой квартирой.

Женя перебралась через свалку в прихожей, потом через свалку в комнате и притулилась на ручке кресла. Олег тотчас выключил свет и, помигивая фонариком, начал накручивать диск городского телефона, держа трубку платком.

Женя уткнулась в собственное плечо. Табаком воняло одуряюще. Некоторые сорта она просто не выносила и сразу узнавала их. Здесь разило «Примой». Кто в наше время курит «Приму», интересно?!