Неизвестное о Марине Цветаевой. Издание второе, исправленное

Стихотворение, написанное в канун Пасхи, дает представление о том, из чего «растут» стихи. Текст представляет собой развернутое сравнение. В нем два образных плана: 1) Марина и ее дочь Аля; 2) Господь Саваоф и молодой царь Давид. Цветаева, услышав слово дочери, кажущееся ей гениальным, ощущает «дуновение вдохновения», реплика чуткого ребенка открывает мир нового поэтического текста. Слова-образы, рисующие дочь и мать: Марина — мир[559] — светлоголовая женщина — рот — Господь Саваоф; дочернее странное слово — спасибо за мир — молодой Давид. Композиционно стихотворение вводит три мира: 1) земной мир семейного быта; 2) библейский мир Саваофа и Давида; 3) пространство стиха, или третий, вымышленный мир, который строит поэт на основе первого и второго. Слово дочери Али, произнесенное в Страстной понедельник, за несколько дней до Пасхального Воскресенья, оказывается движущей силой стиха, поводом к разговору о Боге и избранности, о чуде красоты Жизни и материнства, о чуде рождения и поэтического дара. Книгу «Психея» в 1926 г. Цветаева подарит Рильке, и первая строка этих стихов так поразит Рильке (см. его письмо к Цветаевой 17 мая 1926 г.)

Лебединый стан Есть в стане моем — офицерская прямость…

«Лебединый стан» Цветаева собиралась издать в 1922 году, но вышла книга только в 1957 году, благодаря Г. П. Струве. В основу издания положена рукопись 1938 года: собираясь возвращаться в СССР, Цветаева тогда приводила в порядок свои бумаги, переписала стихи «Лебединого стана» в отдельную записную книжку и оставила ее на хранение[560]. В «Лебединый стан» вошло 59 стихотворений, разных, с точки зрения художественной ценности. Каждое из них по-своему отражает видение поэта событий гражданской войны. Сборник открывает обращение к мужу «На кортике своем: Марина…», закрывает стихотворение «С Новым Годом, Лебединый стан!..», прощание с книгой, со старым годом, с убежавшей за границу Молодой Русью осколками спасшейся Белой гвардии. «Лебединый стан» был встречен русской критикой как страстная книга большого поэта (статьи Е. Яконовского, Г. Месняева). В качестве наиболее интересного и характерного для этого периода творчества мы выбрали стихотворение «Есть в стане моем — офицерская прямость…», написанное в сентябре 1920 года, перед самым концом гражданской войны и в канун годовщины Октябрьского переворота:

Есть в стане моем — офицерская прямость,
Есть в ребрах моих — офицерская честь.
На всякую му

ку иду не упрямясь:Терпенье солдатское есть!

Как будто когда-то прикладом и сталью

Мне выправили этот шаг.
Недаром, недаром черкесская талья
И тесный ременный кушак.

А зорю заслышу — Отец ты мой ро

дный! —Хоть райские — штурмом — врата!
Как будто нарочно для сумки походной —
Раскинутых плеч широта.

Всё может — какой инвалид ошалелый

Над люлькой мне песенку спел…
И что-то от этого дня — уцелело:
Я слово беру — на прицел!

И так мое сердце над Рэ-сэ-фэ-сэром

Скрежещет — корми-не корми! —
Как будто сама я была офицером
В Октябрьские смертные дни.

Стихотворение представляет собой стилизацию и написано от лица офицера белой армии выходца из народа. Возможно, стихотворение содержит отголоски пушкинских и лермонтовских стихов, связанных с Кавказом. Ироническое примечание Цветаевой: «NВ! Эти стихи в Москве назывались „Про красного офицера“ и я полтора года с неизменным громким успехом читала их на каждом выступлении по неизменному вызову курсантов)»[561]. На самом деле она имела в виду, конечно, не красного офицера; писала о себе как об офицере поэтического отряда, к которому принадлежала творчески. Этот мотив отразился в предпоследнем четверостишии стихотворения: «Я слово беру на прицел!» Поэт рисует через свой автопортрет Героя Времени, который стерпит всякую муку, выстоит в любом испытании, останется верен офицерской, духовной чести.

Чем талантливо это стихотворение? В его мелодико-ритмическом строе отражена Эпоха. Читатель слышит, как изменился голос Цветаевой, какой строгий, мужественный, воинственный оттенок он приобрел. Народное, фольклорное начало выражено во втором и третьем четверостишиях: лирическая героиня напоминает богатыря русской сказки или былины: