Неизвестное о Марине Цветаевой. Издание второе, исправленное

Огнепоклонник! Красная масть!
Заворожённый и ворожащий!
Как годовалый — в красную пасть
Льва, в пурпуровую кипь, в чащу —

Око и бровь! Перст и ладонь!

В самый огонь, в самый огонь!

Портрет Отрока дается в наиболее значимых для поэта культурных иконографических символах, выражающих динамизм личности: око, бровь, перст, ладонь. Используемые автором повторы «в самый огонь, в самый огонь» усиливают «заклинательный» характер поэтической речи. Ворожбой оказывается сам поэтический текст. Чередование четырех и двух стихов строфы создает неспокойный, бурный ритмо-мелодический фон. Четырежды, рефреном, в тексте повторяется обращение «огнепоклонник», обозначающее языческий или ветхозаветный (?) источник поэтической картины (Бог как Огонь). Особую роль в тексте играет прием переноса (анжамбман), который как бы передает «широту» пламени, охватившего душу Отрока, одержимого огнем, и Цветаевой, борющейся с любовным искушением, с огнем нового чувства к молодому, восторженному Миндлину — с запретной любовью к чужому мужу, приехавшему в Москву из Феодосии. Постепенно отрок перестает быть человеком, воспринимается окном в смертельно опасное и прекрасное царство Бога Огня и Поэзии. Возможно, одна из попутных ассоциаций автора — Давид, танцующий перед ковчегом завета во имя своего «страшного» Бога[567]:

Огнепоклонник! Страшен твой бог!
Пляшет твой бог, на

смерть ударив!Думаешь — глаз? Красный всполох —
Око твое! — Перебег зарев…

А пока жив — прядай и сыпь

В самую кипь! В самую кипь!

Огнепоклонник! Не опалюсь!

По мановенью — горят, гаснут!
Огнепоклонник! Не поклонюсь!
В черных пустотах твоих красных

Стройную мощь выкрутив в жгут

Мой это бьет — красный лоскут!

(14 августа 1921 / 27 августа 1921)

Магия огненного пламени проникает в душу Цветаевой через чужое восхищение: огонь стихотворения «зажигается» от взгляда молодого поэта. Семнадцать восклицаний текста подчеркивают взволнованность поэтической речи, поглощенность душой Отрока и дуновением вдохновения. «Прядать», у Даля, прыгать, скакать (конь прянул). Глагол может относиться к коню, к ручью, к водопаду, падающему со скалы. У Цветаевой — «кипь» огня. Таким образом, адресат стихотворения превращается в огненного коня, несущего лирическую героиню в творческое небо. Оксюморон черныепустотыкрасныхглаз обозначает источники Лирики и поэтического сражения. Цветаева отстаивает право собственности на Огонь Поэзии: в двух финальных стихах (как часто у Цветаевой, последняя строка самая важная!) огонь и восторг Отрока преображаются в ткань стиха, в красный лоскут лирики: «Стройную мощь выкрутив в жгут / Мой это бьет — красный лоскут!». Слово «жгут» ассоциируется с двумя понятиями: 1) жгут как повязка, мешающая истеканию крови из раны; 2) жгут веревки — поводья, чтобы удержать конскую мощь — символ вдохновения. Оба лексических значения слова сопряжены с искренностью поэтического высказывания — кровотеченья речи (см. «Вскрыла жилы…»). Цветаева не боится огня (не опалюсь), потому что ее огни гаснут «по мановенью»: Поэт распоряжается Стихией Слова по своему усмотрению. Образ огнепоклонника, написанный под впечатлением присутствия Миндлина, становится в стихотворении портретом самой Марины Цветаевой, признающейся в пристрастии к Огню — символу Стихии, Бога, Творчества, Любви. Ворожба — одна из перифраз Искусства: вспомним колдунью в одноименном стихотворении, колдунью из поэмы «На красном коне», Маринку в «Переулочках». Цветаева отбирает у Отрока его страсть к огню («мой это бьет / Красный лоскут»), присваивает чувство упоения, ставшее язычком негаснущего пламени Лирики. В жанровом отношении «Огнепоклонник! Красная масть!..» — стихи о Поэте и Поэзии, о творческом озарении, недаром огонь и озарение — слова одного семантического ряда.

После России Это пеплы сокровищ…

В сборник «После России» Цветаева включила 159 стихотворений, написанных в Германии и Чехии в 1922–1925 годы. Разницу между «Ремеслом» и «После России» сама Цветаева определила как «ввысь» («Ремесло») и «вглубь» («После России»). Пожалуй, «После России» можно назвать самой «любовной» книгой Цветаевой, с которой соперничают только «Юношеские стихи», хотя темой любви она не исчерпывается.