– Тётка, например, говорит, что для полного согласия между супругами необходимо, чтобы ни жена не вмешивалась бы в дела мужа, ни муж не касался бы частных дел жены. Каждый должен заботиться о семейном благополучии, которое идёт хорошо только тогда, когда имеются хорошие материальные средства. Поэтому обе стороны, и муж, и жена, должны стараться работать и приобретать, потому что всё это, как она выражается, «идёт в дом». Я отчасти соглашаюсь с тем, что каждый должен работать, но говорю, что не всякая работа чиста и желательна. На это мне отвечают, что я должен, безусловно, слепо доверять жене и не должен делать лишних допросов и историй. «Вы, – говорит тётка, – не можете, например, купить бриллиантов вашей жене, а она их любит. Если они появятся у неё, не ваше дело, откуда». У меня захватывает дыхание. «Я!.. Я не должен спрашивать у своей жены, откуда у неё появились бриллианты!?» – кричу я. «Ах, какой ты невозможный! – успокаивает меня невеста. – Она говорит так, потому что знает хорошо моих богатых родственников. Узнав, что я вышла замуж, они могут сделать мне подарок. Конечно, ты должен верить». Я успокаиваюсь. «Конечно, вы должны ей верить, – продолжает тётка, – бриллиантов сразу тоже не дадут. Чтобы получить их, ей нужно будет съездить к этим родным. Пока вы будете здесь писать, добывать деньги службой, она, может быть, съездит с родными за границу, тогда и получит бриллианты». «Без меня за границу?!» – «Неужели ты так не доверяешь мне? Неужели ты настолько ревнив, что не согласился бы отпустить меня месяца на два с родными за границу?» – спрашивает невеста. Что вы на всё это скажете, Варвара Николаевна? Я хочу верить, но как-то невольно меня охватывают сомнения, какие-то мрачные предчувствия.
– Зачем же так мрачно смотреть на будущее, Николай Степанович? Если она действительно порядочная скромная женщина, если вы увидите и сами убедитесь, что её родные – почтенные люди, отчего же ей не прокатиться с ними за границу? – заметила Фёдорова.
– В том-то и дело, что меня пугает таинственность, которой она себя окружает. Она не желает, чтобы я виделся с кем-нибудь из её родственников. Говорит, что они живут не в Петербурге, и не желает сказать, где именно. Я должен верить.
– Странно, действительно. Знаете ли, Николай Степанович, что я придумала, познакомьте меня с ней.
– Не хочет. Венчаться мы тоже должны таинственно, чтобы никто не знал.
– Послушайтесь, Николай Степанович, вы моего доброго совета, совета вашего старого друга. Откажитесь вы от неё. Вижу я, что вы попали в очень цепкие и крепкие руки. Уходите, пока не поздно. Мне вас искренне жаль.
– Не могу, Варвара Николаевна. Дал слово. К тому же, признаюсь откровенно, я первый раз в жизни так увлечён. Если люди в мои годы полюбят, то навсегда. Расстаться я не могу, но я буду следить, я буду наблюдать. Если только я увижу, что она не такая, как я себе её представляю, если она не чистая девушка, во что я верю, о, тогда!..
– Пока не поздно, уезжайте. Берите отпуск и уезжайте.
– Не могу…
VIII. Перед свадьбой
Николая Степановича никто не узнавал. Он был всё время задумчив и рассеян до невозможности. Сослуживцы всегда считали его человеком с большими странностями, а теперь, указывая на него, прикладывали палец ко лбу и говорили: «Начинается. Скоро совсем того!»
И сам Николай Степанович замечал, что нервы у него страшно расстроены. Несмотря на полное желание взять себя в руки, он не мог этого сделать. Он чувствовал, что он вышиблен из своей прежней спокойной колеи, и не находил выхода из того положения, в которое сам себя поставил.
– Я вижу, что буду страшно несчастлив, но я её люблю, – рассуждал он сам с собой, – отказаться от свадьбы, бежать? Не могу. Что такое она? Необъяснимая загадка. Наряду с полной наивностью при её несомненной девичьей невинности и такие взгляды на жизнь! Это непонятно. Если бы это была искушённая жизнью вдова, я отчасти понял бы, может быть, её взгляды. Между тем я уверен, убеждён, что она сама невинность. Конечно, в этом виноват наш век, наше общество, виноваты мы сами, мужчины-неврастеники. Если замужние женщины стараются своими костюмами подражать кокоткам, почему же не допустить, что девицы, нахватавшись либеральных идей, начитавшись лёгких романов и наслушавшись речей о свободе, начинают ставить какие-то невозможные условия в будущей семейной жизни, о которой не имеют ни малейшего понятия? Нет, она чиста, как голубица! Такие невинные глаза, такой невинный взгляд! Прости меня, дорогая, что я мысленно погрешил пред тобой!
Пока Николай Степанович терзался сомнениями и сам с собою рассуждал, Антонина Осиповна действовала.
Мы застаём её вместе с Валерией Францевной.
– Ну-с, выкладывайте. Покончили с Жирто? Можно ли надеяться на эту девушку? – спрашивала с деловым видом Антонина Осиповна.