Неизвестный Бондарчук. Планета гения

Он начал снимать «Войну и мир», и завистливая кинематографическая и околокиношная клоака закопошилась, зашипела, начала оттачивать жало и накапливать яд. Весь период подготовки, создания и проката «Войны и мира» сопровождался закулисными кривотолками.

Близкие люди – друзья, старшие коллеги, слову которых я доверял, вливали мне в уши, что «Война и мир» – полный провал Бондарчука. И я поверил! И не торопился смотреть картину. И Наталье те же близкие нашёптывали то же самое, и так отравили, что дочь много лет не видела картину отца. Мы посмотрели её вместе первый раз в жизни по телевизору, все серии подряд. Через 25 лет после выхода. И были потрясены величием кинематографического подвига Сергея Фёдоровича.

Конгениальная, классическая киноверсия толстовского романа! Великая режиссура мастера, которому подвластны не только эпический, надмирный охват глобальной массовости и баталий (охват, который, я уверен, никогда не превзойдет ни один режиссёр в мире), но и филигранное, тончайшее по психологизму крупноплановое творчество. Феноменальное соединение макро и микро: космический полёт духа и погружение в глубины тончайших движений души; слияние и гармоничное взаимодействие светлого разума и доброго сердца художника, исполненного любви к человеку и всему сущему на земле; жадное впитывание и переплавление в себе сокровищ русской и мировой культуры, созидательное творчество во славу Господа и человека; любовь и служение своему Отечеству – вот слагаемые гения Бондарчука.

Едва дождавшись окончания фильма, мы позвонили Сергею Фёдоровичу. Признались, что увидели «Войну и мир» впервые, потому что когда-то поверили слухам, распространяемым «друзьями» из 60-х. И я высказал ему то, чем было переполнено сердце.

Каждое общение с ним для меня было подарком судьбы. Предложили сыграть молодого учёного в картине Игоря Васильевича Таланкина «Выбор цели». Прочитал сценарий, и совсем не загорелся, как, например, в своё время загорелся героем «Военно-полевого романа». Здесь же мой персонаж по имени Федя показался бледным; хоть поговаривали, что этот Федя – прообраз гениального молодого физика Андрея Сахарова, я ничего актёрски интересного для себя не увидел. Но, узнав, что главную роль академика Курчатовы сыграет Бондарчук, сразу согласился. Ведь это ещё один уникальный, дорогой случай побыть подле него. Работать с ним рядом было легко! Многие эпизоды снимали в подлинных интерьерах – в курчатовском центре; в том числе эпизод встречи Нового года. Сергей Фёдорович в этой сцене лихо отплясывает, пародирует Чаплина. Насколько знаю, в своей актёрской жизни такую сценку-шутку он сыграл лишь раз. Но сыграл с азартом, с привычностью, так, будто каждый день репетирует образ Чаплина. И это не удивительно – сам облик Бондарчука подразумевал в нём огромные резервы. Актёрские и человеческие.

Однажды он неожиданно нагрянул к нам с Натальей, поздно. Нашлось немного коньяка, который быстро кончился. А купить негде – тогда наша страна боролась с пьянством. В баре стояли десятки маленьких коллекционных бутылочек – на зубок всякого заграничного спиртного. Наталья привозила из разных стран, берегла свою коллекцию, а тут только задорно головой тряхнула: «Лишь бы папе было хорошо». Так мы пока их все не прикончили – не расстались. Сидели – два казака и разговоры были о том, о чём с другими людьми ни он, ни я не говорили.

Ещё одна памятная встреча в Ленинграде. Сергей Фёдорович снимал «Красные колокола», Наталья снимала телефильм «Медный всадник», я играл Евгения. В свободный день мы подъехали на Дворцовую площадь, прошли сквозь оцепление туда, где подле Александрийского столпа бродил режиссёр. Кругом всё клокочет, десятитысячная массовка выбегает из прилегающих улиц на площадь. Снимают семь камер. Одна – закреплена на вертолёте, с рёвом кружащемся над площадью. Ветродуи гонят по площади пиротехнические дымы; шум, стрельба, взрывы…

– И как ты всем этим управляешь? – спросила дочь.

– Не знаю, – повёл он плечами. – Да оно как-то само…

Потом глянул на меня:

– Хочешь у меня сыграть?

– Любую роль! – С ответом я не медлил ни секунды.

– Антонова-Овсеянко.

Меня загримировали, одели, и целый съёмочный день я во главе революционных солдат и матросов брал Зимний. На бегу, с полной отдачей, и с огромной радостью: ещё бы! снимаюсь у любимого Бондарчука! Но больше меня не позвали, так и не знаю почему, да я и не выяснял, потому что обиды никакой не было.

Вообще мы виделись не часто, иногда приезжали к нему домой или на дачу в Барвиху. Он называл меня по-украински Мыколой, шутил, но иногда делился сокровенными мыслями о творчестве, о людях, о политике.