Неизвестный Бунин

В этой повести Бунин демонстрирует нам совершенно новый психологизм, который скорее можно было бы назвать «психизмом». Бунин не дает внутренних монологов героя и подробного авторского анализа внутреннего состояния и его эволюции – об этих состояниях Бунин сообщает лишь короткими фразами. Но в то же время – это уже не то объективное повествование предреволюционного периода, когда о внутренней жизни героя мы могли лишь догадываться по внешним ее проявлениям. Здесь Бунин, не прибегая к традиционным приемам психологического романа, мастерским использованием иных повествовательных элементов (значимой деталью, динамизмом и музыкальностью словесной фактуры, символическим углублением события, параллелизмом разных уровней, намеком и иносказанием поэтически расширяющим текст и т. д.) – дает небывалую по силе и оригинальности картину внутренней жизни персонажа, смены его состояний, бури его страстей, его отчаяния.

Другие рассказы о любви этого периода предваряют тематику последней книги Бунина «Темные аллеи»: это «Ида», «Неизвестный друг», «Старый порт», «Готами», «Метеор», «Мордовский сарафан» и особенно великолепный рассказ «Солнечный удар». В этом последнем замечательно передана трагедия всё того же запоздалого осознания («пока живешь – не чувствуешь жизни»⁶³⁸). Молодой поручик, проведя ночь со случайной попутчицей, легко расстается с ней и лишь после этого со всё нарастающей болью начинает понимать, какое счастье он упустил навсегда. Это нарастание чувства и постепенно всё более проясняющееся осознание прелести незнакомки, необычности пережитого с нею и ужаса невозвратимости – дается с такой магической (или телепатической) силой, что читатель по прочтении рассказа получает не просто впечатление, а некий совершенно новый для него жизненный опыт.

Остается лишь поражаться слепоте советских критиков, сравнивающих этот рассказ с чеховской «Дамой с собачкой», с которой у него нет ничего общего, кроме самых внешних фабульных контуров (так же несостоятельны и сопоставления «Митиной любви» с «Крейцеровой сонатой» Толстого, исполненной презрения к плоти, старческого аскетизма и рационализма).

В 1937 году Бунин издает в Париже свою книгу о Толстом – «Освобождение Толстого» – которая до сего дня остается одной из лучших и проникновеннейших книг о великом писателе. Отметая как крайний идиотизм марксистское толкование Толстого и, в частности, ленинское⁶³⁹ (Ленин в своей статье о Толстом презрительно именует русского интеллигента «истасканным истерическим хлюпиком», а религию «одной из самых гнусных вещей, какие только есть на свете» – слова эти Бунин выделяет курсивом⁶⁴⁰), Бунин останавливает свой взгляд на самом, по его мнению, важном в Толстом (и именно на том, что особенно роднит самого Бунина с Толстым и потому так сильно им чувствуется) – на его страхе смерти, поисках смысла жизни и спасения («освобождения») от смерти. «Невыносима всякая человеческая жизнь – пока не найден смысл ее, спасение от смерти»⁶⁴¹ (курсив мой. – Ю. М.)

Но самая замечательная книга Бунина в эмиграции – это, конечно, его роман «Жизнь Арсеньева».

X. Феноменологический роман

Над романом «Жизнь Арсеньева» Бунин работал, с перерывами, с 1927 по 1939 год (первые четыре главы написаны в 1927–1929 годах, после трехлетнего перерыва Бунин приступил к писанию 5-й части, которая в 1939 году была издана отдельно в Брюсселе под названием «Лика»). Но первые наброски к роману написаны уже в 1921 году («Безымянные записки», «Книга моей жизни» и проч.), а философски-религиозные «мечтания» (этим словом Ильин определил⁶⁴² новый жанр, созданный Буниным) – «Цикады» (1926 г.) – тоже фактически являются подступом к роману.