Неизвестный Филби

В этой статье предлагаются ответы на ряд вопросов, которые могут возникнуть в связи с выдвижением против агента обвинений в шпионаже. Материалы почерпнуты из практики работы английских и американских спецслужб, известной мне из собственного опыта. Но ответы эти вполне применимы также к другим западным нациям и даже некоторым странам «третьего мира», правовые системы которых построены по западному образцу.

Все многообразие вопросов можно свести к двум основным:

(I) Должен ли агент в случае обвинения его в шпионаже признать вину или отвергать ее?

(II) Должен ли оперативный работник инструктировать находящуюся у него на связи агентуру о линии поведения в случае допроса или ареста: а) если агент просит об этом; б) даже если он об этом не спрашивает?

Прежде всего хотелось бы отметить, что у меня лично никогда не возникало на сей счет никаких сомнений, поскольку я исходил из простейшего логического построения, силлогизма.

Главная предпосылка: сообщать противнику информацию нельзя.

Дополнительная предпосылка: признание предоставляет в распоряжение противника информацию.

Вывод: исходя из этого, признаваться нельзя.

Проблема, однако, в том, что этот силлогизм применим только к агентуре, работающей на идейной основе. Те, кто работает не по идейным соображениям (например, за деньги), не рассматривают противостоящие им контрразведывательные службы в качестве «противника» с твердыми идеологическими установками. Наоборот, такие люди надеются на то, что полное признание может смягчить наказание, и, соответственно, идут на сотрудничество с контрразведкой. Более того, даже идеологически мотивированные агенты не всегда до конца осознают всю силу вышеприведенного силлогизма. Столкнувшись с обвинением, они могут подумать, что контрразведка все знает, а следовательно, признание ничего не добавит к тому, что уже известно, хотя, опять-таки, способно снизить степень наказания.

За годы работы в контрразведывательном подразделении СИС, поддерживавшем тесные контакты с МИ-5 (и соответствующими службами США), я все более убеждался в том, что мое логическое построение является единственно верным, причем, что не менее важно, для любого агента, на какой бы основе он ни работал. Я исхожу из того, что если контрразведка на основе имеющихся в ее распоряжении доказательств убеждена в нарушении тем или иным индивидуумом закона о государственной тайне, этого еще недостаточно. Для того чтобы привлечь подозреваемого к судебной ответственности, она должна представить доказательства, способные убедить жюри присяжных заседателей в том, что подсудимый действительно виновен «вне всяких сомнений».

А это не так-то просто. Иногда доказательства исходят из таких деликатных источников, что их невозможно привести в суде, иногда — от агентов, появление которых в судебном заседании способно подорвать оперативные возможности последних или даже поставить под угрозу их самих и их связи. В других случаях это могут быть полученные незаконным путем, а, следовательно, неприемлемые для суда улики, как, например, несанкционированный радиоперехват. Наконец, всегда остается вероятность того, что жюри подвергнет сомнению правдивость и точность показаний свидетелей обвинения. Иными словами, путь, по которому продвигается обвиняющая сторона, усыпан шипами. Наилучший способ избавиться от подобных неприятностей попытаться склонить подозреваемого человека к саморазоблачению.

Это незамедлительно освобождает процесс от юридических споров по поводу законности, обеспечивает безопасность секретных источников, от которых поступили улики, и делает поведение присяжных заседателей более предсказуемым.

Если же подозреваемый отказывается признать свою вину, то он тем самым перекладывает все сомнения и трудности на обвиняющую сторону. Не исключено, что в ситуации, когда источники занимают слишком «деликатное» положение или когда улики недостаточно убедительны и требуют дополнительной независимой экспертизы, контрразведка может вообще отказаться от судебного преследования. Если дело все же открыто, компетентный адвокат способен добиться оправдательного приговора, подвергая сомнению достоверность улик и доверие к свидетелям. Даже при самом неблагоприятном раскладе, то есть в случае успешного обвинения, можно найти утешение в том, что вы обрекли шанс на затяжную битву. В данном случае, это лучше, чем преподнести им победу на блюдечке.

С учетом всего сказанного, мой ответ на первый вопрос категоричен: однозначная рекомендация всем агентам никогда, ни при каких обстоятельствах, даже если перед ними лежат доказательства, не признавать свою вину. Отрицай все, и у тебя появится шанс избежать привлечения к суду, а если это все-таки произойдет, то тебя могут оправдать.

Теперь о втором общем вопросе: должен ли оперативный работник инструктировать свою агентуру о линии поведения в случае допроса или ареста?