Неизвестный геноцид: Преступления украинских националистов на юго-восточном пограничье Польши 1939-1946

В это время мой отец вместе с другими членами отряда самообороны пробовал отбить атаки одичавших резунов. Им удалось прорвать кольцо окружения и через образовавшийся прорыв вывести из деревни обезумевших от страха и боли, потерявших родных женщин и детей. Единственно возможный путь эвакуации шел в направлении поселения Зурно и проходил по дну глубокого, но узкого оросительного канала. По нему можно было передвигаться только гуськом, что значительно замедляло бегство. Ошарашенные беженцы натыкались друг на друга. Поднялся страшный переполох, возник затор. Нападавшие догнали поляков и с воплями и проклятиями начали очередную резню. Они методично кидали вниз гранаты и расстреливали собравшуюся толпу. Тот, кто пытался выскочить изо рва, сразу же падал обратно с раскроенной секирой головой. Пали десятки беженцев. Погибла пани Багиньская. Падая, она сумела заслонить собой сына, который был ранен той же самой пулей. Там же Эвелина Гайдамович, спасая раненого сына, получила ранение в оба глаза, и зарева пожаров были последним, что она видела. После «успешной операции» резунов канал был заполнен принявшими мученическую смерть поляками.

С рассветом самые смелые мужчины из соседних деревень поспешили в Липники. Уже издалека был виден масштаб трагедии: догорающие хозяйства, бродящий искалеченный или обожженный скот. Чем ближе, тем яснее были видны хаос разрушения и картины, которые трудно было описать. Лишь немногие жертвы пали под пулями. Некоторые лежали без голов, без конечностей, пропоротые вилами, забитые кольями. Детей находили в колодцах, нанизанных на колья плетней или разорванными. Среди тех, кто искал родных, шли мой отец и брат Владислав. Родного дома не было, только горячее пепелище. Недалеко от плетня, на замерзшем поле, отец вдруг заметил знакомое одеяло в клетку, в нем неподвижного сына Ми-река, а вокруг на снегу много крови. Папа был уверен, что я умер. Я был бледный, но когда он потряс меня, я открыл глаза и сказал: «папа, си», — что означало огонь, и «бух» — то есть то, чего и так было много, и переводить не надо.

Польская деревня Липники, как и многие подобные польские поселения, была стерта с лица земли, исчезла с карт. Но там осталась польская кровь и кости принявших мученическую смерть. В сердцах липничан остались боль и отчаяние. Мы потеряли все имущество. Мы чувствовали страх, сомнение в завтрашнем дне и боль от утраты самых близких. Мы стали беженцами. Однако призрак голода был сильнее рассудка. Чтобы найти хоть что-то из осенних посевов, отец с братьями мамы собрался на наши поля. Это было последнее путешествие моего папы к родным местам. Вернулся он с пулей в груди, в него выстрелили из засады, когда они возвращались домой. Замечательный многоуважаемый доктор Туркевич был бессилен: пуля повредила предсердие. Я помню отца, который лежал на кровати за стеклянными дверями в больнице. Грудь у него была перевязана бинтами. Я не мог понять, почему он не берет меня на руки. Почему во время очередного посещения мама разбила на лестнице банку с компотом и почему она так страшно плакала. Кажется, я успокаивал маму: «Мама, тише, папа спит». В моей памяти остался образ похорон. Все очень плакали, а мама потеряла сознание. Только через несколько лет я понял: мы остались без отца, остались наполовину сиротами. Приходской священник ксендз Россовский в уведомлении в день похорон написал: «Роман Гермашевский, с. Сильвестра и Марии из дома Гутницких. Родился 10.11.1900, умер от огнестрельной раны легкого в Березном дня 28 августа 1943 года. Оставил жену Камилу, детей: д. Алину, с. Владислава, д. Сабину, д. Анну, д. Терезу, с. Богуслава и с. Мирослава».