Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

– Рванет, – пообещал Федька и легонько дунул перед собой. Сразу же поднялся ленивый фонтанчик пушистой пыли.

«Грязный я, наверное, – подумал Федька, – просто ужас. Вернемся в поселок, дорвусь до реки». Прошло лишних пятнадцать секунд, а взрыва все не было.

– Федь, – снова шепнул Серегин, – не рвануло.

Кольцов оторвал голову от земли. Потом приподнялся и посмотрел перед собой. Проклятая кряжистая, похожая на бычий лоб сопка торчала по-прежнему как раз на линии будущей просеки.

Надо было проложить путь для тракторов и машин. Федька, Серегин и лесорубы продирались сквозь знойную, душную тайгу, рвали маленькие сопки, а с этой, бычьей, возились уже третий день, и все без толку.

А машины и тракторы ждали в поселке. И прораб ругался: Серегин и Федька до зарезу были ему нужны на трассе…

Прошла минута. Бикфордов шнур наверняка сгорел. А взрыва все не было.

Федька крикнул лесорубам, лежавшим позади Серегина:

– Братки, давай бегом в тайгу!

– Зачем? – спросил Серегин.

– А что им тут, кадриль хороводить? Вдруг рванет…

– Вдруг! – передразнил его Жора. – А вдруг не рванет? Что, мне так и лежать в земле?

– Убегай с ребятами.

– Убегай, – снова передразнил Жора. – А ты?

– Я! Я! – обозлился Федька. – Я взрывник. Мне видней. Убегай! – крикнул он, обернувшись к Серегину.

Жора не двинулся с места. Он смотрел на Федьку и улыбался.

– Убегай! – снова крикнул Кольцов. – Не Богом же тебя просить!

– Никуда я не побегу.

– Побежишь!

– Нет. Без нервов. Я же сказал: нет.

Тогда Федька легко выскочил из траншеи и встал во весь рост на маленьком бруствере, обложенном дерном.

Бычья сопка, последняя преграда на пути к руде, последняя задержка к возвращению на трассу железной дороги, торчала по-прежнему, зло, упрямо выпятившись круглыми каменными глыбами.

– Ты что, сдурел? – спокойно спросил Серегин из своего укрытия.

Федька ничего не ответил. Жора повторил свой вопрос, но уже тише. Федька опустился на корточки и сказал:

– Не говори глупостей, Жора. Туда ведь все равно идти придется. Шнур-то новый надо проложить? Или нет?

С опушки закричали лесорубы:

– В чем дело?!

– Да так, ничего! – ответил Кольцов, прижав ко рту ладони, чтобы было слышнее.

– Вместе пойдем шнур прокладывать, – сказал Серегин и осторожно выполз из своей траншеи. – А страшно, черт его дери!

– Переживем. У тебя махорка есть?

– Ты же некурящий.

– Ладно, сверни цигарочку.

Серегин снова опустился в траншею и свернул там две цигарки.

– Иди сюда, покурим, – предложил он.

– Иди ты сюда, – ответил Федька с бруствера, – там душно. Пыль.

– Ты не форси, Федька. Тоже мне Чапай. Лезь ко мне, говорю! Вдруг рванет?

Воздух в тайге был синий, хвойный, напитанный терпким запахом отцветшей черемухи. На каменистом склоне сопки, поросшем желтой травой, как раз на том, который надо было взорвать, надрывались цикады.

Изломанные жарой кусты подняли к желтому небу кривые, страшной формы ветки и словно застыли в мольбе о влаге, дожде, который несет с собой цветение и прохладу.

«У меня вроде нарыв на пятке, – рассеянно подумал Федька, – бежать трудно будет».

Жора из траншеи не вылезал. Курил он неторопливо, пуская синие колечки. Федька рвал цигарку тяжелыми затяжками, покашливая.

– Ну я пошел, – сказал он, затянувшись напоследок. – С пламенным приветом!

– Дурак! – убежденно заметил Жора и вылез из траншеи. – Вместе ведь пойдем.

– Нельзя, Жорик, – ответил Федька и вздохнул. – Мне, думаешь, одному охота?

Федька посмотрел на Жорку, улыбнулся ему и, прихватив с земли круг бикфордова шнура, побежал к сопке, туда, где в камнях лежала взрывчатка. Жора, низко согнувшись, побежал следом за ним. Федька услышал шаги, обернулся и, выхватив из-за ремня красный флажок, поднял его над головой.

Этот мандат у взрывников открывает любые двери так же легко, как и закрывает их. Красный флажок над головой – все обязаны лежать в укрытии.

И Жора остановился: он не мог не подчиниться приказу.

Федька бросился вперед, больше не оборачиваясь. Бычья сопка вырастала в глазах, она неудержимо приближалась к нему, она наваливалась на него, молчаливая, настороженная, готовая каждую минуту взорваться, раскидав вокруг огромные глыбы.

Воздух в тайге был синий, хвойный, напитанный терпким запахом отцветшей черемухи. Вдыхая этот воздух, Федька чувствовал в нем вкус первых сосулек, которые мальчишки в Саратове сосали вместо шкиперских трубок. В этом хвойном воздухе Федька вдруг почувствовал особенный, неповторимый запах отцовской бороды.

Огромные хищные кусты подняли к небу изломанные жарой ветви. В тайге звенели птицы. Солнце было ласковое и совсем не жгло шею.

Федька бежал, мягко ступая на носки, чтобы не тревожить землю, в которой лежала взрывчатка. При каждом его шаге потрескивали скользкие, ломкие сосновые иглы.

Это потрескивание Федьке каждый раз слышалось грохотом. Таким же сильным, как и удары сердца. Около сопки, там, где начались камни, Федька остановился на секунду, страшась обернуться: позади была жизнь, а впереди лежала взрывчатка, которая прорубает дороги, усмиряет реки, дает руду и убивает людей.