Неизвестный Линкольн

Я часто думаю о твоем переезде в Спрингфилд, и, боюсь, ты не удовлетворена здешней жизнью. По дороге сюда из повозки видно так много прекрасного вокруг, но по своей глупости ты не сможешь стать частью этого: ты будешь нищей, даже в мыслях не имея возможности избавиться от своей нищеты. Веришь ли ты сама в то, что сможешь терпеть такое. Не знаю, сможет ли хоть одна женщина разделить со мной эту участь. В любом случае, если такая найдется, моей главной целью будет сделать ее счастливой любым путем, и я не представляю, что еще может сделать мне более несчастным, чем неудача в этом. Я уверен, что с тобою я буду счастливее, чем сейчас, я не вижу в тебе ничего отрицательного.

Может, то, что ты мне сказала, было лишь шуткой, или же я не так понял. Если это так, то пусть все будет забыто, если же наоборот — надеюсь, ты все серьезно обдумала, прежде чем сделать этот важный шаг. Для себя я уже все решил, и это является окончательным. Надеюсь, ты согласишься со мной, так будет лучше для тебя. Ты не создана для тяжелой жизни и поверь, это намного труднее, чем ты себе представляешь. Если ты сможешь не спеша все обдумать, как взрослый человек, то мы придем к общему решению.

Напиши мне что-то приятное после того, как получишь мое письмо, все равно тебе нечего делать. Это может показаться тебе неинтересным, но в наших диких краях твоя дружба будет неплохой затеей. А своей сестре скажи, что я не хочу ничего слышать о том, чтобы продать все и переехать к ним. Это меня бесит.

Твой Линкольн».

Вот и все об отношениях Линкольна и Мэри Оуэнс. Теперь перейдем к другой Мэри: Спид порвал письмо, предназначенное ей, и бросил в камин, после чего, повернувшись к своему жильцу, сказал: «Теперь, если у тебя есть хоть капля мужества, сам иди к ней и скажи всю правду о том, что ты ее не любишь и не хочешь на ней жениться. Только будь осторожен, не говори слишком много и уходи при первой же возможности». «Мои слова насторожили его, — вспоминал Спид, — он тут же надел пальто и направился к ней, полон решимости осуществить то, что я ему посоветовал».

Согласно Херндону, в эту ночь Спид не пошел спать вместе со всеми, пожелав немного почитать, хотя на самом деле он просто ждал Линкольна. На часах было уже за десять, а разговор с мисс Тодд еще продолжался. Наконец после одиннадцати он тихо подкрался. Из-за длительности разговора Спид уже понимал, что его наставления были игнорированы.

Последовал первый вопрос Спида: «Ну что, старина? Ты сделал все, как мы договорились?» «Да! Сделал, — ответил Линкольн задумчиво, — когда я сказал Мэри, что больше не люблю ее, она упала на колени и начала рыдать, вытянув руки вверх, словно горела в огне, еще она говорила что-то о предательстве…» — тут Линкольн остановился. «А что ты еще сказал?» — настаивал Спид, словно вытягивая из него слова. «Сказать честно, Спид, это было уже слишком для меня, я и сам прослезился и, взяв ее в свои объятия, просто поцеловал». «И это называется разорвать помолвку, — усмехнулся Спид, — ты не только сделал глупость, но еще и фактически возобновил ваши отношения и теперь уже не можешь отказаться, хотя бы ради чести». «Ну что же, чему быть тому не миновать, и я должен с этим смириться», — прошептал Линкольн.

Проходили недели, и свадьба приближалась: портниха готовила приданное Мэри, особняк Эдвардсов заново перекрасили, отремонтировали гостиные комнаты, обновили ковры и мебель. А в это время с Линкольном творилось нечто ужасное: он оказался на грани нервного срыва. Его охватила глубокая депрессия, болезнь, которая поражает и душу, и тело. С каждым днем Линкольну становилось все хуже и хуже. Многие уже считали его сумасшедшим, и есть веские сомнения относительно того, смог ли он полностью восстановится и окончательно выйти из депрессии после долгих недель душевного ада. Несмотря на то что он безмолвно согласился на свадьбу, душа его все же противилась этому. Подсознательно он искал пути спасения — побега от грядущей бури. Часами сидел в своей комнате наверху магазина, без какого-либо желания пойти в офис или посетить встречи городского собрания, членом которого он являлся. А иногда вставал в три часа ночи, спускался вниз, зажигал камин и до полудня смотрел на огонь. Он ел очень мало и начал худеть, стал раздраженным, избегал абсолютно всех и редко с кем-то говорил.

Об обещанной свадьбе Линкольн думал с ужасом. Ему казалось, что смысл жизни потерян, и из этой темной бездны уже не выбраться. Он даже написал длинное письмо доктору Даниелю Дрейку, заведующему кафедрой медицины колледжа Цинциннати. Тот был самым авторитетным врачом на Западе. В письме Линкольн изложил свои проблемы и попросил по возможности назначить кое-какое лечение, но Дрейк ответил, что без личного осмотра это невозможно.

Свадьба была назначена на 1 января 1841 года. День был солнечным и безоблачным, с раннего утра на улицах появилась спрингфилдская аристократия, разъезжавшая на санях и раздававшая новогодние приглашения. Из ноздрей лошадей выходил белый пар, а воздух наполнился звоном подвешенных колокольчиков.