Неизвестный Мао

Металлургическим заводам и связанным с ними производствам вроде каменноугольных шахт было приказано максимально увеличить выпуск продукции. Все производственные правила и доводы здравого смысла отбрасывались прочь. Оборудование было загружено до всех мыслимых пределов и работало на грани аварии, которые и случались. За несколько месяцев в результате нескольких серьезных производственных происшествий погибло более 30 тысяч человек. Экспертов, которые взывали к здоровому смыслу, подвергли гонениям. Мао задавал тон для дискредитации разумных доводов, утверждая всенародно, что на знания и опыт «буржуазных профессоров» надо обращать внимания не больше, чем на собачье пуканье, что они «не стоят ничего, заслуживают только презрения, насмешек, неуважения…».

Даже работая на пределе производственных возможностей, существующие металлургические заводы не могли выполнить поставленные Мао цели. В ответ на это он приказал всему населению страны строить «металлургические печи на задних дворах». Как сухо заметил Мао, 90 миллионов человек «принудили» к созданию таких «домен», которые Хрущев вполне справедливо обозвал «самоварами» и которые производили отнюдь не сталь, но чугун весьма низкого качества, если вообще работали.

Чтобы снабдить эти «домны» сырьем, население обязали жертвовать буквально каждым куском металла, который имелся в хозяйстве, не разбирая того, использовался ли он в нужных для производства или даже необходимых предметах. Сельскохозяйственные орудия, даже водяные цистерны, крушились и переплавлялись наряду с кухонной утварью, железными дверными ручками и женскими заколками. Правительственный лозунг гласил: «Сделать одну кирку — уничтожить одного империалиста, а спрятать одну иголку — укрыть одного контрреволюционера».

И снова рушилось множество крестьянских домов по всему Китаю, а их обитатели лишались крыши над головой, во имя того, чтобы пустить дерево стен и солому с крыш в качестве топлива в ненасытные жерла «домен», дымящих на задворках. На склонах гор и холмов, как на более доступных местах, были изведены все леса. Спустя десятилетия такое варварское отношение к природной растительности обернулось опустошительными наводнениями.

Эти «домны» требовали постоянного обслуживания, на них приходилось тратить значительное количество рабочего времени. Десятки миллионов крестьян и изрядная часть тяглового скота были оторваны от сельскохозяйственных работ, во многих местах на полях работали только женщины и дети. К концу года сельскохозяйственное производство потеряло около 10 миллиардов трудодней, что составляло примерно одну треть времени, необходимого для обычного производства зерна. Хотя в общем урожай в 1958 году был несколько выше, чем в 1957, количество собранного зерна не увеличилось.

По мере приближения конца года, в ожидании результатов проекта повышения выпуска стали Мао становился все нетерпеливее. Каждый раз, когда он встречался с людьми в правительстве, ответственными за осуществление своего плана, он на пальцах подсчитывал количество дней, оставшихся до подведения итогов, и понукал их: «Мы должны добиться этого!» К 31 декабря 1958 года цифра в 10,7 миллиона тонн стали была достигнута, но Мао в разговоре со своими ближайшими соратниками признался, что «только 40 процентов от всего количества представляет собой качественная сталь», а более 3 миллионов тонн не может быть пущеро в дальнейшее производство. Причем вся «хорошая» сталь была выпущена на обычных металлургических заводах, а продукция «домен на заднем дворе» — никому не нужный хлам. Все же предприятие в целом, гигантские затраты ресурсов и человеческого труда породили дальнейшие убытки. Так, в одном районе местные власти перехватили транспорт с импортными высококачественными сплавами из СССР и затем пустили их в переплавку, чтобы иметь возможность доложить о резко возросшем выпуске местных «домен», которым было присвоено почетное звание «Ган те вэйсин» («Стального и чугунного спутника»). Оценка, некогда данная Мао самому себе, оказалась как нельзя более точной: «Негоден для созидания, но великолепен для разрушения».