Неизвестный Мао

Это случилось всего через месяц после бегства и гибели Линь Бяо. Новости о том, что существовал заговор с целью его убийства, ввергли Мао в состояние глубокой депрессии. Поражение Тайваня и предстоящий визит Никсона подняли его настроение. Громко смеясь и шутя, он говорил в течение почти трех часов со своими ведущими дипломатами. Упоминая о голосовании в ООН, он объявил: «Великобритания, Франция, Голландия, Бельгия, Канада, Италия — все они стали хунвейбинами».

Прежде чем делегаты Китая уехали в ООН, Мао посчитал обязательным для себя напомнить им, что они должны по-прежнему рассматривать США как «врага общества номер один» и отчаянно осуждать их, «называя их по имени, это абсолютно необходимо». Он хотел дебютировать на мировой арене как борец с США, используя ООН как новую платформу для борьбы.

За девять дней до визита Никсона, который намечался на 21 февраля 1972 года, Мао потерял сознание и находился на грани жизни и смерти. Перспектива скорого прибытия Никсона помогла ему восстановиться. Для Мао были сшиты новые ботинки и одежда, поскольку его тело сильно распухло. Гостиная, в которой он должен был принимать Никсона, была преобразована в больничную палату, с большой кроватью и медицинским оборудованием. Персонал убрал некоторую часть оборудования из комнаты, а другую его часть и кровать спрятали за ширмой. Обширная комната была заставлена старыми книгами, которые произвели на американцев большое впечатление — ведь они не знали, что многие из них были просто украдены во время зверских набегов на дома в не слишком отдаленном прошлом.

В то утро, когда прибыл Никсон, Мао был очень возбужден и внимательно следил за передвижением президента. Узнав, что Никсон прибыл в резиденцию, предназначенную для гостей, — Дяоюйтай, Мао сказал, что хочет видеть его немедленно. Никсон собирался принять душ, когда Чжоу, ведя себя «немного нетерпеливо», как отметил Киссинджер, попросил их немедленно отправиться на встречу.

В течение относительно краткой шестидесятипятиминутной беседы (единственной, которая состоялась между Никсоном и Мао в ходе этой поездки) Мао парировал любые попытки перейти к обсуждению серьезных проблем. И не потому, что он был болен, а потому, что не хотел, чтобы его позиция стала ясна американцам. Ничто не должно было поколебать его образ глобального антиамериканского лидера[151]. Мао пригласил Никсона в Пекин, чтобы озвучить обвинения, а не сгладить их. Поэтому, когда Никсон предложил обсудить «такие животрепещущие вопросы, как Тайвань, Вьетнам и Корея», Мао действовал так, как будто его такие мелочи вообще не интересуют. «Такие вопросы не обсуждаются со мной, — сказал он. — Их следует обсуждать с премьер-министром». А затем добавил: «Я не хочу глубоко вникать в эти проблемные вопросы». Затем он прервал американцев, заявив: «В качестве предложения, могу я попросить вас высказываться не столь долго и подробно?» Когда Никсон стал упорствовать, заявляя о необходимости найти «общую позицию» и создать «мировую структуру», Мао проигнорировал его. Он повернулся к Чжоу, чтобы спросить, который час, а затем сказал: «Разве мы не поговорили достаточно?»

Мао старался не хвалить Никсона, в то время как Никсон и Киссинджер льстили Мао изо всех сил. Так, Никсон сказал Мао: «Труды председателя привели нацию в движение и изменили мир». Мао не стал благодарить американского президента, а снисходительно заметил Никсону: «Ваша книга «Шесть кризисов» тоже неплоха».

Мао вовсю подшучивал над Никсоном и Киссинджером и унижал их, пытаясь выяснить, сколько они смогут проглотить. Когда Никсон сказал: «Я прочитал поэмы председателя и его речи, поэтому знаю, что он является профессиональным философом», Мао повернулся и посмотрел на Киссинджера, после чего произошел обмен репликами:

«Мао. Он доктор философии?

Никсон. Он доктор умственных способностей.

Мао. Как насчет того, чтобы доктор выступил здесь сегодня в качестве главного оратора?»

Мао продолжал делать колкие замечания Никсону: «Мы вдвоем не должны монополизировать шоу. Нехорошо, если мы не позволим доктору Киссинджеру высказаться». Это нарушало как протокол, так и правила вежливости и было выражением явного пренебрежения к самому Никсону. Мао никогда не осмеливался так разговаривать со Сталиным. Но, возвышая Киссинджера за счет умаления Никсона, Мао на самом деле не интересовался взглядами Киссинджера. Он просто проявил находчивость, подтрунивая над Киссинджером, которого использовал, словно «хорошеньких девушек, как прикрытие».