Неизвестный Мао

Чжоу провел много дней и ночей, составляя унизительную для себя речь. Она получилась такой длинной, что ему понадобилось три вечера для ее прочтения. Выступление отличалось таким самобичеванием и патетикой, что некоторые из его слушателей ежились от смущения и чувства неловкости. В конце речи он объявил: «Я всегда думал и буду думать, что не могу быть у руля, а только помощником». Это была отчаянная попытка заверить, что он не имеет намерений вытеснить Мао и не представляет для него никакой угрозы.

В этот период Чжоу жил двойной жизнью, уникальной в анналах современной политики. Скрытый от посторонних глаз как в Китае, так и за границей, он был запуганным рабом, живущим в страхе умереть от рака или подвергнуться чистке. Но для мира в целом он был виртуозом, который пленял своим поведением прибывающих в Китай государственных деятелей. Многие из них считали его самой влиятельной политической фигурой в стране, с которой когда-либо сталкивались, самым привлекательным человеком, которого встречали.

Хотя Чжоу сделал то, что от него требовали, Мао все еще отказывался разрешить ему лечиться. В начале 1973 года моча Чжоу содержала много крови — верный признак того, что опухоль прогрессировала. Только теперь ему официально сообщили, что у него рак. 7 февраля, когда врачи буквально умоляли разрешить им провести полное обследование Чжоу и начать лечение, Мао отчитал их через своего дворецкого. Тот передал, что Чжоу уже достаточно стар, и добавил: «Какого черта вам нужно это обследование?»

Неделю спустя Чжоу выполнил одно поручение Мао, и оно подняло тому настроение. Когда Киссинджер был в Пекине в феврале, Мао сделал вид, что хочет заключить союз. Чжоу сделал все, чтобы претензии Мао выглядели приемлемыми. Мао наконец позволил Чжоу пройти курс лечения после его кроткой просьбы. Но Мао выдвинул ряд условий: он настоял, чтобы лечение проходило «в два этапа», для начала разрешив пройти только обследование и оговорив, что хирурги должны отложить удаление опухоли на «второй этап». Когда нужно было создать препятствия для лечения Чжоу, изобретательность Мао и его изворотливость были беспредельными.

Главный хирург сразу понял, что не будет второго этапа, и, рискнув вызвать неудовольствие Мао, удалил раковую опухоль во время обследования 10 марта.

Перед началом операции госпожа Чжоу напомнила хирургам: «Вы знаете, что должны сделать это в два этапа, не так ли?» Главный хирург спросил: «Но если я увижу небольшую опухоль в ходе обследования… должен ли я оставить ее там?» Она согласилась, что хирург может ее удалить. Когда Чжоу пришел в сознание и узнал, что опухоль удалили, он ловко разыграл небольшую сцену из репертуара маоистского театра и отругал врачей: «Разве вам не было сказано проводить лечение в два этапа?» Но он был доволен и пригласил бригаду врачей отведать утку по-пекински.

Врачи были озабочены тем, как Мао отнесется к операции, и вздохнули с облегчением, когда им передали по телефону: «Хорошо, что два этапа объединили в один». Хотя похвала была лицемерной, она служила сигналом того, что Мао принял все произошедшее за свершившийся факт. Но это не была полномасштабная операция.

Добродушное настроение Мао долго не продлилось. 22 июня 1973 года Брежнев и Никсон подписали соглашение о предотвращении ядерной войны. Мао прочитал аналитический отчет министерства иностранных дел. В нем утверждалось: заключение этого договора показывает, что «мир более, чем прежде, находится во власти двух сверхдержав — США и СССР». Мао пришел в негодование. Визит Никсона в Пекин пробудил надежды Мао, что (по словам Киссинджера) с «биполярностью послевоенного периода покончено». Но Мао видел, что это не так: Китай не дотягивает до уровня мировой сверхдержавы. Тем временем его заигрывания с Америкой сильно повредили его международный имидж. «Моя репутация значительно пострадала в течение последних нескольких лет, — сказал Мао своим помощникам. — Единственный Маркс в мире, единственный маяк находится теперь в Европе. Там [он подразумевал серьезные нападки Албании после визита Никсона] даже их пуканья считаются ароматными и рассматриваются как имперские указы… А я дошел до того, что меня стали считать правым оппортунистом».

Мао обратил свое негодование на Чжоу. Он накопил много претензий к Чжоу по всему комплексу взаимоотношений с Америкой. Хотя Мао тайно руководил подготовкой визита американского президента и ему принадлежала идея покончить с дипломатической изоляцией Пекина, со стороны казалось, что Чжоу обрел доверие. (Можно провести некоторые параллели с ревностью Никсона к Киссинджеру.) 4 июля 1973 года Мао послал обращение в Политбюро, в котором утверждалось, что Чжоу был «ревизионистом», и его заставили пройти еще один круг самобичевания.