Неизвестный Сталин

Статья Сталина «Относительно марксизма в языкознании» появилась в «Правде» 20 июня 1950 года. Я хорошо помню этот день. В Ленинградском университете шла экзаменационная сессия. Неожиданно все экзамены были прерваны, а преподавателей и студентов попросили спуститься в вестибюль здания, где имелись два больших громкоговорителя. Статью Сталина читал лучший диктор страны — Юрий Левитан, который в годы войны читал все приказы Верховного Главнокомандующего. Мы, студенты философского, исторического и экономического факультетов, слушали чтение статьи в полном молчании, напрягая внимание и память. Мы насторожились, когда Сталин сказал, что язык не является и не может быть надстройкой над экономическим базисом, что язык может жить, не слишком сильно меняясь, при разных надстройках и базисах. Мы усмехнулись, когда Сталин, оспаривая мнение о классовости языка, заметил: «Думают ли эти товарищи, что английские феодалы объяснялись с английским народом через переводчиков, что они не пользовались английским языком?» Мы вздрогнули, когда Сталин заявил о «касте руководителей, которых Мещанинов называет учениками Марра». Если бы он, Сталин, «не был убежден в честности тов. Мещанинова и других деятелей языкознания, то сказал бы, что подобное поведение равносильно вредительству». Мы хорошо запомнили слова Сталина о том, что Марр «не сумел стать марксистом, а был всего лишь упростителем и вульгаризатором марксизма». Мы радостно переглянулись, когда Сталин сказал, что «наука не может существовать без дискуссий», что «в языкознании был установлен аракчеевский режим, который культивирует безответственность и поощряет бесчинства». Этот режим надо ликвидировать.

На этом дискуссия кончилась, хотя Сталин еще четыре раза давал через «Правду» ответы и разъяснения. Писем и вопросов от лингвистов он получал в эти недели очень много. Мещанинов потерял все свои посты, а его ученики и соратники, дружно покаявшись, начали срочно переучиваться «в свете трудов товарища Сталина». Однако репрессий в науке удалось избежать, хотя попытки сведения счетов предпринимались еще долго. Директором Института языка и мышления стал Виноградов. Естественно, что этот институт уже перестал быть «имени Н. Я. Марра». Академик Виноградов возглавил также Отделение языка и литературы АН СССР и журнал «Вопросы языкознания». Во всех высших учебных заведениях страны с осени 1950 года в программу общественных дисциплин был включен курс «Сталинское учение о языке». В упрощенном виде его начали изучать и в системе партийного просвещения — даже в самых дальних сельских районах. В одном из романов Федора Абрамова можно прочесть такой диалог рядовых колхозников:

«— Иван Дмитриевич, — сказал Филя, — говорят, у нас опять вредители завелись?

— Какие вредители?

— Академики какие-то. Русский язык, говорят, хотели изничтожить.

— Язык? — страшно удивился Аркадий. — Как это язык?

— Да, да, — подтвердил Игнатий, — я тоже слышал. Сам Иосиф Виссарионович, говорят, им мозги вправил. В газете „Правда“.

— Ну вот, — вздохнул старый караульщик, — заживем. В прошлом году какие-то космолиты заграничным капиталистам продали, а в этом году академики. Не знаю, куда у нас смотрят-то. Как их, сволочей, извести не могут». («Пути-перепутья»)

ГУЛАГовский фольклор обогатила новая песня, в которой была и такая строфа:

Товарищ Сталин, вы большой ученый.
В языкознанье знаете вы толк.
А я простой советский заключенный,
И мне товарищ — серый брянский волк…

Лишь много позднее стал известен автор этой песни — Юз Алешковский. Надо признать все же, что выступление Сталина по вопросам языкознания имело в целом положительное значение. К тому же скромная, казалось бы, наука обрела небывалый авторитет среди других общественных наук.

Часть IV. Сталин и война

Сталин в первые дни войны. О поражениях первых недель войны

Самыми горестными для нашей страны, для народа и для Красной Армии были первые недели после вражеского нападения. Об опасности войны на западных рубежах Советского Союза, да и на Дальнем Востоке знали и думали все. К войне готовились и в силе Красной Армии не сомневались. Тем более непонятными, тревожными и даже пугающими казались нам поражения и неудачи летних недель 1941 года. С крайним беспокойством читали и слушали мы скупые сводки «От Советского Информбюро» о боях на Минском, Львовском, Рижском, а потом и Таллинском, Смоленском и Киевском направлениях. Мы слушали речь Сталина 3 июля 1941 года, но и она не смогла погасить наших сомнений и беспокойства.