Неизвестный Сталин

Как раз 15 июня Гитлер вызвал в Рейхсканцелярию нескольких ближайших к нему людей из верхушки нацистской партии и изложил им планы на ближайшие 10 дней. Й. Геббельс записывал на следующий день в своем дневнике: «Фюрер выглядит великолепно, и он подробно изложил обстановку. Наступление на Россию начнется примерно через одну неделю, и нам достанется большая часть урожая на Украине. Это будет грандиозное наступление невиданного масштаба, равного которому история еще не знала. То, что случилось с Наполеоном, не повторится с нами. В самое раннее утро начнется обстрел из 10 тысяч орудий. Нами будет использована новая мощная артиллерия, предназначавшаяся для линии Мажино, но не примененная там. Концентрация русских войск именно на границе предельно велика, и это самое лучшее, что только может произойти. Будь они рассредоточены в глубину страны, тогда они представляли бы большую опасность. Они располагают примерно 180–200 дивизиями, может быть, немного меньше, во всяком случае приблизительно таким же количеством, как и мы. Что касается личного состава и материального обеспечения, то они вообще не идут ни в какое сравнение с нашим. Прорыв будет осуществляться по нескольким направлениям. Они будут сметены. Фюрер рассчитывает завершить кампанию за 4 месяца, я полагаю раньше. Большевизм рухнет как карточный домик. Нам предстоит триумфальное шествие, не имеющее себе равных».[254] Немного раньше тот же Геббельс писал в дневнике, что «Сталин, видимо, начинает постепенно понимать, что происходит. Но в общем он в оцепенении, как кролик перед удавом».[255]

Говоря о предельной концентрации русских войск вдоль линии границы, Гитлер выдавал желаемое за действительное. Из 170 советских дивизий на западе лишь около половины было придвинуто близко к границе. Около 80 дивизий располагались вдоль старых границ СССР, которые были более насыщены оборонительными сооружениями и лагерями для размещения войск. Немалое число военных историков и в СССР, и на Западе считали такое «глубоко эшелонированное» расположение Красной Армии большой ошибкой Сталина. Наркомат обороны и Генштаб также настаивали весной 1941 года на более «плотном» и концентрированном расположении дислоцированных на западе дивизий.

Уже после войны, работая над первым изданием своих «Воспоминаний» и изучая все архивные карты своего же Генштаба, Г. Жуков изменил точку зрения на начало войны. «Принято обвинять Сталина в том, — писал маршал, — что он своевременно не дал указаний о подтягивании основных сил наших войск из глубины страны для встречи и отражения удара врага. Не берусь утверждать, что могло бы получиться в таком случае — хуже или лучше. Вполне возможно, что наши войска, будучи недостаточно обеспечены противотанковыми и противовоздушными средствами обороны, обладая меньшей подвижностью, чем войска противника, не выдержали бы рассекающих мощных ударов бронетанковых сил врага и могли оказаться в таком же тяжелом положении, в каком в первые дни войны оказались некоторые армии приграничных округов. И еще неизвестно, как тогда в последующем сложилась бы обстановка под Москвой, Ленинградом и на юге страны».[256]

Ко времени написания этих строк Жуков смог также ознакомиться и со стратегическими замыслами составителей плана «Барбаросса». Он мог убедиться в том, что многочисленные нарушения советских границ в апреле — июне 1941 года немецкими военными самолетами и открытый характер перебросок военных частей к границе имели определенную провокационную цель — «…гитлеровское командование серьезно рассчитывало на то, что мы подтянем ближе к государственной границе главные силы фронтов, где противник предполагал их окружить и уничтожить».[257]

Воюют, как известно, не числом, а умением. Сталин, как можно видеть, был значительно менее уверен, чем его генералы и маршалы, в действительной мощи Красной Армии. Он, безусловно, понимал, что те репрессии, которым подверглось командование Красной Армии в 1937–1938 годах в результате его же собственной кампании террора, очень сильно ослабили военные силы СССР. Именно слабость Красной Армии, лишившейся в годы террора своих лучших командиров, была одной из причин, которая заставила Сталина идти в 1939 году на договор с Гитлером.

В июне 1941 года друг против друга стояли две примерно равные армии, но у каждой из них была своя история, свое вооружение, свой командный состав. Во главе германской армии стояли фельдмаршалы и генералы, имевшие еще опыт Первой мировой войны и отличившиеся в европейских войнах 1939–1941 годов. У большинства командующих советскими корпусами и армиями боевой опыт ограничивался их участием в зимней войне с Финляндией 1939–1940 года. Германия была много лучше подготовлена к войне, и немецкие офицеры рвались в бой. Сталин это понимал, и это вынуждало его к осторожности, во многом даже излишней.