Неизвестный Сталин

— Будите немедля: немцы бомбят наши города, началась война. — Несколько мгновений длится молчание. Наконец в трубке глухо ответили. — Подождите. — Минуты через три к аппарату подошел И. В. Сталин. Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И. В. Сталин молчит. Слышу лишь его тяжелое дыхание.

— Вы меня поняли? Опять молчание.

— Будут ли указания? — настаиваю я. Наконец, как будто очнувшись, И. В. Сталин спросил:

— Где нарком?

— Говорит по ВЧ с Киевским округом.

— Поезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро.[266]

Заседание Политбюро началось в 5 часов 45 минут утра и продолжалось более 3-х часов. Из членов и кандидатов в члены Политбюро здесь были с самого начала Молотов и Берия. Позднее подошли разбуженные среди ночи Микоян, Каганович, Ворошилов и Маленков. Присутствовали также начальник Главного Политического управления РККА Л. 3. Мехлис и Генеральный прокурор СССР А. Я. Вышинский. По свидетельству Жукова, Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руке не набитую табаком трубку. Жуков и Тимошенко доложили обстановку. Сталин неожиданно спросил: „Не провокация ли это немецких генералов?“

— Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая это провокация? — ответил Тимошенко.

— Если нужно организовать провокацию, то немецкие генералы бомбят и свои города, — сказал Сталин и, подумав немного, продолжал: — Гитлер наверняка не знает об этом. Надо срочно позвонить в германское посольство».[267]

На звонок из Кремля в посольстве ответили, что сам посол просит принять его для срочного сообщения. Молотов вышел, чтобы принять Шуленбурга в своем кабинете, расположенном близко от кабинета Сталина. Как раз в это время первый заместитель начальника Генштаба генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин сообщил Жукову о том, что немецкие сухопутные войска после сильного артиллерийского огня перешли границу на ряде участков северо-западного и западного направлений и стали развивать наступление. Жуков и Тимошенко доложили об этом Сталину и просили разрешения дать войскам приказ — немедленно организовать ответные действия и нанести контрудары по противнику. «Подождем возвращения Молотова», — ответил Сталин. Он продолжал еще на что-то надеяться.

Граф фон Шуленбург появился в кабинете Молотова в Кремле после 6 часов утра, хотя в немецких документах начало этой встречи было помечено временем 5.30 утра. Германский посол заявил, что ему поручено передать Советскому правительству ноту следующего содержания: «Ввиду нетерпимой далее угрозы, создавшейся для германской восточной границы вследствие массированной концентрации и подготовки всех вооруженных сил Красной Армии, Германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные контрмеры». Письменный текст ноты, подписанной Риббентропом, был весьма пространным и содержал перечисление множества якобы допущенных Советским Союзом нарушений договора о ненападении и договора о дружбе от 23 августа и 28 сентября 1939 года. Молотов даже не сразу понял, о чем идет речь, и спросил: «Что означает эта нота?» Шуленбург ответил, что, по его мнению, это начало войны. Молотов попытался спорить, доказывая, что СССР не нарушал никаких соглашений с Германией. Но и Шуленбург был явно расстроен и подавлен выпавшей на его долю миссией, давая понять своему собеседнику, что считает действия своего правительства неоправданными и неожиданными. «Для чего же Германия заключила пакт о ненападении, когда так легко его порвала?» — задал Молотов риторический вопрос, завершая встречу.[268] Посол и нарком расстались «не без обычного в таких случаях рукопожатия».

Вернувшись в кабинет Сталина, Молотов принес всем дурную весть: «Германское правительство объявило нам войну». По свидетельству Г. Жукова, Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался. Все остальные также молчали. Наступила долгая и тягостная пауза. Ее нарушил Жуков, предложив немедленно обрушиться на противника всеми имеющимися в приграничных округах силами. Выслушав предложения военных, Сталин велел дать новую директиву, запретив, однако, войскам, за исключением авиации, нарушать германскую границу. Он все еще надеялся как-то остановить начавшееся вторжение.