Нехитрая игра порока

– Макс, ты просто объясни, почему меня предал, и я уйду, – оборвала я его и подумала, что никакого письма я не получала. Да и не важно уже это.

– Хорошо. Помнишь ту нашу ссору еще зимой? Да, я поехал на турбазу с Корецкой, но для того, чтобы убедиться, что Ангелина не соврала о связи ее отца и моей матери. Они были там вместе, жили в коттедже у озера. Да, мы ночевали с Ангелиной в одном номере, но ничего же не было! Ты тогда меня вроде простила, помнишь? Слезы, мы с тобой одно целое. Я был на седьмом небе… Зря… помнишь, как потом было? – Голос Макса сорвался, а я торопливо перебила:

– А после Ангелина объявила, что вы снова вместе.

– Ты поверила… ей! А не мне! Что ты тогда сказала – останемся друзьями? Я спорить не стал, думал – сейчас пусть так. Остынешь, поймешь, что нам друг без друга никак. Я ждал, но ты стала такой холодной, отстраненной. А потом отец проиграл последний суд – подписи же под всеми документами были подлинными. То, что он подписывал их, находясь в подпитии, суд во внимание не принял. Фирма осталась за Корецким, на счетах отца после выплаты долга за квартиру осталось немного. Он снова начал пить. Спасибо Тоне, возилась с ним, не бросала.

– Ты никогда не рассказывал об этом… почему?

– Потому что незачем было. Не хотел, чтобы жалела…

– А что ты хотел? Чтобы я сделала первый шаг? Наш разрыв затянулся, я уже и не знала, нужна ли тебе. И главное – ты пересел к Корецкой. На глазах всего класса, демонстративно.

– Я?! А ты не помнишь, что сама меня попросила об этом? И как! Сколько презрения! «Не пошел бы ты… на соседнюю парту, Юренев» – так?

– Так, стоп! – я глубоко вздохнула. – Ты хочешь сказать, что затаил на меня обиду, а отыгрался на выпускном? Я правильно поняла? А чтобы эффектней получилось, в качестве зрителей позвал Корецкую с пьяной свитой?

– Нет. Все не так. Накануне выпускного меня попросил зайти к нему домой Корецкий. Я шел с мыслью набить ему морду, если что об отце плохое скажет. Но он чуть не с порога заявил – если я буду с Ангелиной, женюсь на ней и соглашусь уехать в Штаты, в сентябре он вернет отцу половину стоимости его акций и поможет с клиникой.

– И ты повелся… – Я не могла поверить, что все так… банально!

– Да, я согласился. Но точно знал, что этого не будет. Был уверен, что, как только деньги будут на счете отца, откажусь от своих слов. Без зазрения совести пошлю эту семейку прямым ходом в Америку.

– Режиссер спектакля в кабинете физики – Ангелина?

– Они оба с папочкой придумали. Чтобы уже наверняка добить…

– И ты решился на подлость… а обо мне подумал? Когда эту записку писал? Что жить без меня не можешь… врал? Я так и поняла…

– Не врал. Аська, никогда не врал, что люблю. И сейчас не вру…

«Я больше не выдержу, нет… что же это такое? Безвольная марионетка…» – подумала я о себе. Лицо будто окаменело от прикосновения блуждающих пальцев, я боялась выдать свое волнение и затаила дыхание. И сделала только хуже – выдох получился громким, каким-то отчаянным, с жалобным присвистом. Мышцы лица тут же расслабились, я всхлипнула. Юренев одной рукой с уверенностью завладел моей талией, другой осторожно вытирая мои мокрые щеки. Я стояла, закрыв глаза, все еще не веря, что вновь поддаюсь его желанию. Как тогда, новогодней ночью десять лет назад. И потом, после той первой ссоры. Все такими же мягкими оказались его губы, осторожно, словно пробуя на вкус, целующие мои опущенные веки, мочку уха, пульсирующую жилку на шее. В шальную секунду просветления я хотела было прервать все это безумие, резко дернувшись в сторону. Но Макс, словно почувствовав мой бунт, цепко обхватил меня обеими руками и прижал к себе. Он знал, что делает. Он знал меня всю – как музыкант, свой инструмент… слепой музыкант – на ощупь. Ему не нужно было меня видеть, он помнил, где тот самый рычажок, полностью отключавший мое здравое сознание. Черное траурное платье упало на ковер у кровати – а я даже не заметила, когда и как я попала в спальню. Единственное четкое воспоминание-вспышка – окно кухни с цветочным горшком на подоконнике. Макс нес меня по коридору? Или сама шла? Не помню… Шелковое покрывало соскользнуло на пол, мышцы спины благодарно расслабились на мягком матрасе. Я не чувствовала тяжести мужского тела, было необычайно легко и комфортно. На мгновение Макс приподнялся на локтях, милостиво дав мне передышку. Но только на миг… Там, где его губы касались моей кожи, тут же становилось холодно, мурашки разбегались по телу, словно живые, делая чувственно ранимой меня всю. «Я не забыл… ничего не забыл, ты понимаешь? Не смог…» – шептал он мне, лихорадочно отыскивая все новые, еще не тронутые его дыханием, места. «Это – пытка, а он – палач», – решила наконец я для себя, проваливаясь в волну безумного наслаждения…

– Ася, не бросай меня. – Юренев был серьезен. Я чувствовала, с каким напряжением он ждет от меня ответа.

– Я знаю, у тебя есть женщина.