Нехитрые праздники

Я стоял, прижавшись спиной к стене и втянув живот, все еще улыбаясь, все еще ожидая, что сейчас Славик улыбнется.

— Хочу, на фиг, — ответил Славик просто. И чуть вперед подал нож.

Теперь уже сложно было перехватить его руку, пошевелиться. От впившегося острия разбегались по телу колкие, цепенящие лучики. Я не глазами, всем затаившимся существом, сжавшимся внутри цепким зверем, внимал малейшему движению Славика, надеясь в последний момент успеть ударить его по руке, дернуться в сторону, вправо — царапнет, так не по печени; нет, лучше влево — удобнее… Хотя ему требовался миг…

— Славик, да ты что? — опомнился Мишка Якжен. Он не так давно снял флотскую форму, говорил напористо, как бы вдавливая, впечатывая слова. Распаляясь. Черты лица имел резкие, и вся жесткая фигура его являла собой исступленную целеустремленность.

— Д-давай лучше прис-сядем! Дружно! В-вместе! Может, несколько в-выпьем!..

Я чувствовал запах тела Славика, обыкновенный, только чужой. Сквозь жидкие волосы на выпуклом узком темечке просвечивали слюдяные полоски кожи. Глаза исподлобья смотрели без злобы и гнева, а скорее, с какой-то загнанностью, обреченностью. Чьей только? Чьей?! Что я ему плохого сделал? Мне казалось, если я против человека зла и в мыслях не держал, так он и мне худого не желает! Отношения между нами были приятельские. Он заходил к нам, ко всем троим. Сидел, молчал обычно, смотрел прищурившись, с поволокой размытости в глазах, как у анашиста, с деланной какой-то значительностью, как бы пронзая взглядом насквозь, изредка чему-то ухмыляясь. Приносил несколько своих рисунков. «Маленький сюр», — молвил он через губу. Мы тогда, как истинно периферийные молодые люди, крепко пасовали перед любым мудреным искусством и до прыгучести в глазах, до сдвига в сознании проявляли к нему интерес. А потому в набросках Славика открыли много смысла. «Что-то есть», — кивали проникновенно, глядя на изображения висящих на ниточках зрачков… А один рисунок, наиболее реалистичный, меня и в самом деле изумил: пень, в него воткнут топор, а рядом валяется отрубленная часть мужского тела. Я пережил нечто вроде шока, а потом все принял за шутку, садистскую, но не без изюминки. Рассмеялся, мол, как это, с натуры? Но чтобы не попасть впросак, тотчас, как и товарищи мои, нашел в рисунке «двойное дно», символичность, некую социальность. Славик лишь молча ухмылялся, подчеркивая, вероятно, свое безразличие к восторгам толпы, которые для него не новы. Иначе быть не могло, если уж «я» сотворил… Через несколько дней Славик, видимо подмасленный и подогретый нашими похвалами, принес новое творение: на щеки Джоконды из журнальной репродукции были налеплены… — мы сначала не поняли, а когда разобрались, аж повело всех… — маленькие, красненькие, донимающие нас ночами зверюги, черт бы их побрал. «Мадонна конопатая» — называлась. Мы смолчали. После восхваления прежних художеств хаять было неловко. Я тогда ничего не знал об экспериментах в этом плане Сальвадора Дали, но подобное уже видел — муху, приклеенную к щеке Моны Лизы. «Мадонна с мушкой». Сказал об этом Славику. Но не в том смысле, что у Славика плагиат, а дескать, кто-то смог почти до такого же додуматься… Мы даже немного поулыбались. Хотя и тогда, в случае «с мушкой», и на этот раз больше всего меня поразило то, что ведь это надо было поймать, наклеить, лаком покрыть! Что заставило? Жуткое ёрничество? Необычайное желание любыми путями выделиться, произвести впечатление? Ошарашить? Своеобразное чувство вседозволенности, когда мерило всему бесценное «я»?

— Ты, может, обиделся на что-то, Слава, — говорил душевный по природе своей Сергей Морозов. Славику очень нравилось, как Сергей поет, поэтому тот брал дружелюбный и утешающий тон. — Скажи, может, мы все были в чем-то неправы…

— Ты же не его, себя погубишь! — продолжал, доходя до фальцета, восклицать Мишка. Обычно на всевозможных обсуждениях он вскакивал в приливе чувств, как бы от необходимости поддержать, выразить с говорившим прежде согласие, и начинал нести что-то вовсе отдаленное, книжное. При этом растопыренные жесткие пятерни орудовали в воздухе, словно сбивали свой маленький земной шарик. — Л-лучше сесть! Н-несколько выпить! И жить! Рука в р-руку!..

И четвертый наш товарищ, который жил не с нами, в общежитии, зашел на чай, поговорить, тоже пытался найти Славику какие-то ласковые убедительные слова.

— Насквозь проткнет, — позволив всем высказаться, рассуждал вслух Славик, словно вопрос только в том и состоял — проткнет ли меня нож насквозь.