Кэти пододвинула свой стул к его. Он привалился к ней. Она обняла его. Он плакал и плакал. Не так ужасно, как Дерек. Но не мог остановиться. Попытался не плакать, потому что чувствовал себя тупым, когда плакал, а он терпеть не мог чувствовать себя тупым.
— Я
— Ты не тупой, сладенький.
— Да, я тупой. Ненавижу это. Но я не могу быть каким-то еще. Стараюсь не думать о том, что я — тупой, но нельзя об этом не думать, если уж ты такой, а другие люди — нет, и они выходят в мир каждый день и живут, а ты не выходишь в мир и даже не хочешь выйти, но, да, ты хочешь, даже когда говоришь, что не хочешь. — Для него это была очень уж длинная речь, и он удивился, что произнес ее до конца, удивился и рассердился, потому что очень хотел рассказать ей, каково это, быть тупым, бояться выйти в мир, но ему это не удалось, он не сумел найти правильные слова, выразить те чувства, что распирали его. — Время. Так много времени, видишь ли, когда ты тупой и не можешь выходить в мир, так много времени нужно заполнить, но в действительности времени недостаточно, недостаточно для того, чтобы научиться не бояться многого, и я должен научиться не бояться, чтобы вернуться и снова жить с Джулией и Бобби, чего я очень хочу, до того, как время истечет. Времени слишком много и недостаточно, и звучит это тупо, не так ли?
— Нет, Томас. Это не звучит тупо.
Он не пытался отстраняться от нее. Хотел, чтобы она его обнимала.
— Знаешь, иногда жизнь трудна для всех, — продолжила Кэти. — Даже для умных людей. Даже для самых умных из всех.
Одной рукой он вытер мокрые глаза.
— Правда? Иногда она трудна для тебя?
— Иногда. Но я верю, что есть Бог, Томас, и он не без причины поселил нас в этом мире, и все трудности, с которыми мы сталкиваемся, — ниспосланное нам испытание, и нам лучше его выдержать.
— Бог сделал меня тупым, чтобы испытать? — спросил Томас.
— Ты не тупой, Томас. Далеко не тупой. Мне не нравится, что ты так себя называешь. Ты не так умен, как некоторые, но это не твоя вина. Ты другой, вот и все. Быть… другим — твое испытание, и ты его выдерживаешь очень даже хорошо.
— Выдерживаю?
— Прекрасно выдерживаешь. Посмотри на себя. Ты не озлобляешься. Не замыкаешься в себе. Тянешься к людям.
— Стараюсь общаться.
Она улыбнулась, достала салфетку из коробки, которая стояла на столе, вытерла слезы с его лица.
— Из всех умных людей в этом мире, Томас, никто не справляется с трудностями лучше тебя, а большинство гораздо хуже.
Он понимал, что она хочет этим сказать, и ее слова осчастливили его, пусть он не до конца поверил ей, что жизнь трудна и для умных людей.
Она посидела с ним еще какое-то время. Убедилась, что он в порядке. Потом ушла.
Дерек по-прежнему похрапывал.
Томас посидел у стола. Попытался поработать над стихотворением.
Потом подошел к окну. Дождь уже шел. Струйки воды стекали по стеклу. День практически закончился. Вместе с дождем приходила ночь.
Он прижал ладони к стеклу. Потянулся в дождь, в серый день, в пустоту ночи, которая медленно наползала на мир.
Плохой по-прежнему был там. Томас его чувствовал. Человек, и не совсем человек. Что-то большее, чем человек. Очень плохой. Отвратительно ужасный. Томас уже многие дни чувствовал его присутствие, но с прошлой недели не отправлял Бобби ти-ви-предупреждения, потому что Плохой не приближался. Находился далеко, не угрожал Джулии. Если бы он, Томас, слишком часто посылал ти-ви-предупреждения Бобби, тот перестал бы обращать на них внимание, а когда Плохой таки появился бы, Бобби уже не верил бы в послания Томаса, и Плохой добрался бы до Джулии, потому что Бобби более не принимал бы его во внимание.
Больше всего Томас боялся одного: что Плохой утащит Джулию в Нехорошее место. Их мать отправилась в Нехорошее место, когда Томасу было два года, так что он практически ее не помнил. Позже их отец отправился в Нехорошее место, оставив Томаса с Джулией.
Он имел в виду не ад. Он знал про рай и ад. Рай принадлежал Богу. В аду правил дьявол. Если существовал рай, он не сомневался, что его мать и отец сейчас там. Каждый хочет попасть в рай, если есть такая возможность. Там все лучше. В аду нянечки не такие хорошие.