ГОНКУРОВСКИЙ ЛАУРЕАТ – ТЧК – БРАВО – ТЧК – БЫТЬ ПАРИЖЕ НЕМЕДЛЕННО – ТЧК.
Не успел он подпрыгнуть до потолка, как заявился боливийский репортер, одетый, полагаю, в бежевый плащ и мягкую шляпу (однако не исключено, что он, предпочитая
Добавив: при первой возможности он вылетает в Париж. Ждет метеосводку. Репортер, конечно, хочет знать: когда и где он родился, кто его родители. Родился в 1914-м, в России, говорит Гари и давай, как обычно, свистеть в свой манок: отец-актер, мать-француженка. Репортер все заносит в блокнот. Гари про себя веселится. Какие книги прочитал он в детстве? В одиннадцать лет – “Дон Кихота”, в двенадцать – “Пармскую обитель”, но ничего не понял. Кто из писателей повлиял на него? Мальро, Кессель и Гоголь. А Бальзак? Нет, он внушает мне ужас. Чем он сегодня занимается, помимо литературы? Я генеральный консул, месье. Писатель-дипломат. Как Жироду. Как Сен-Жон Перс. Как Поль Моран. Он поправляется: ну, не совсем как Сен-Жон Перс. И уж совсем не так, как Поль Моран. Как ему нравится Боливия? В Боливии есть ламы и индейцы, выжженные плато и вечные снега, мертвые города, орлы, тропические долины, золотоискатели, гигантские бабочки и боливийские пончо – как же не любить такую страну! Ну а этот роман, он о чем? Как, издевается Гари, вы его не читали? Еще не успел, смущенно отвечает репортер. Ладно же, думает Гари, я тебя проучу: в романе говорится об охотнике на слонов. Вот и прекрасно,
Но тут Гари превращается в Кацева. Снова становится маленьким Романом и вспоминает двор их дома в Вильно. Рахат-лукум. Маленького человечка, с немой мольбой глядящего ему в глаза. И, отложив манок (ой ли?), удерживает репортера за рукав плаща (за край пончо?): главное, не забудьте написать, что в городе Вильно, в доме номер шестнадцать по улице Большая Погулянка, жил некий господин Пекельный.
Не знаю, была ли услышана эта просьба. Но на следующий день боливийские газеты сообщали на первых полосах: “Гонкуровский лауреат у нас” (
Не знаю даже, действительно ли Гари хватал за рукав журналиста. Но мне хочется думать, что однажды, спустя много лет, холодным солнечным утром, а такие тут бывают в любое время года, какая-нибудь девушка из Потоси или Ла-Паса заглянет в гости к бабушке и, роясь в сундуке со старыми письмами и фотографиями, случайно наткнется на стопку ветхих газет, достанет первую попавшуюся и прочитает набранное крупными буквами имя: РОМЕН ГАРИ, которое, может быть, ей хоть немножко знакомо, а ниже мелким шрифтом другое имя, совершенно незнакомое, странное, благозвучное, блистательное и красивое: некий
Не знаю, наконец, что бы сказала Мина Кацева, узнав, что ее сын стал гонкуровским лауреатом. Когда в “Гренгуаре”, “крупном парижском политическом и литературном еженедельнике”, в то время еще не таком вонючем, каким довольно скоро станет, был напечатан его первый рассказ, “во всю полосу” и с его именем “жирным шрифтом – там, где полагается”, мать спрятала этот номер в свою сумку и никогда не расставалась с ним, даже на рынок Бюффа носила с собой. “При малейшей ссоре, – пишет Гари в «Обещании», – она вынимала его, разворачивала и совала страницу с красующимся моим именем под нос противнику, говоря: