Некоронованный

В «Некоронованном» вообще очень много немыслимых для Толкиена тем: преодоление исторической памяти, богоборчество (в ситуации с Гэндальфом – едва ли не богопосрамление), государство и долг правителя. Невозможен заговор гвардии Гондора против собственного короля, невозможна не больно-то и скрытая насмешка над завязшим в легендарном прошлом Элрондом, этим мерилом определяющим все свои поступки. Арагорн у Толкиена становится достоин трона потому, что до последнего избегает этой участи, и тогда, когда полностью осознаёт своё место в длинной цепи предшественников. Аранарт впрягается в удел правителя, как в тяжёлый плуг, но это – его плуг, и это – только его плуг, а все бесчисленные друзья-приятели-родственники, примеряющие на него то одну, то другую личность из родовой истории, могут, по его мнению, идти льдом ли, морем ли. Арагорн в пламени Войны Кольца молчит об Арвен; лучшие решения Аранарта, составившие благо его народа, принимаются тогда, когда он беспокоится о душевной ране Хэлгона или спасает от угасания Риан. Победа у Толкиена совершается под выкрик «Элберет Гилтониэль», в «Некоронованном» же – в тот момент, когда истинный самурай Садрон рычит поверх назгульского визга «На смерть!»

Вообще говоря, этот роман, написанный на западноевропейском материале автором с дальневосточным мировоззрением, удивительным образом выходит – русским. И самые тесные связи у него – с русской литературой, зачастую самым неожиданным образом. Если аллюзии на советскую военную прозу не просто отрефлексированы, но даже запланированы автором, то появление в сцене визита Аранарта к гномам Синих Гор характерных гоголевских мотивов свободы творчества и состязания его с жизнью, смею предположить, задумано было едва ли. Не говоря уже о формальном сходстве романа со столь нелюбимым Альвдис Достоевским, когда плотью истории становится разговор: диалоги персонажей, исповеди, проповеди… Даже когда разговаривать невозможно – в разгар страшной битвы, – текст идёт монологом кого-то из героев, он всегда предельно ясно субъективирован и сращён с легко узнаваемым голосом. Не говорю уже о многочисленных совпадениях образов, реплик, сюжетных ситуаций с произведениями современной русской прозы (вот уж не удивлюсь, если даже не прочитанными автором и уж точно не входящими в круг его интересов), одержимыми всё тем же проклятым вопросом, что и «Некоронованного» выводит далеко за пределы оммажа Толкиену: как жить и умирать в ситуации, когда путь физического выживания и путь сохранения духовной цельности – человека ли, народа ли – разнонаправлены, когда нет никакой надежды увидеть тот мир, ради которого ты сейчас кладёшь жизнь, когда главный враг – твой собственный внутренний зверь, не объективированный ни в кольце, ни в камне.

9. Автор и читатель

Очень важным мне кажется и то обстоятельство, что роман этот написан педагогом, а потому – не для самовыражения, даже не из любви к Аранарту, но – для читателя, читателю, ради читателя. Постоянное, хотя и не выраженное въяве внимание автора к читателю, уважение к читателю, беспощадная любовь учителя к ученику дублируется и «изнутри» истории: Аранарт учится – у отца, Кирдана, Вильвэ, Талиона, затем учит – Арахаэля, Ранвен, извините, слонёнка Гэндальфа. Выходит едва ли не прямой диалог, который очень трудно выдержать, от которого невозможно оторваться. А ещё выходит книга, которую можно читать с любого места и любыми порциями – уж простите, не знаю большего достоинства литературного текста. Многие из этих порций прекрасно чувствуют себя даже вне контекста целого. Навскидку: «камень» Хэлгона в Мандосе, воспоминания о юношеских играх Арведуи и Садрона, вся история помолвки Арведуи и Фириэли, бег Хэлгона за стременем… Это тоже диалог с автором – но совсем не обязательно только об этой истории.

Да, конечно, о недостатках, кои, как известно, служат прямым продолжением наших достоинств. Всё то же бдительное, пристрастное внимание к читателю довольно часто заставляет автора увлекаться и внятным менторским тоном проговаривать вещи, либо понятные с полуслова, либо настолько прекрасные, что заслуживают самостоятельного открытия – пусть не с первого прочтения, так со второго, третьего… десятого, двадцатого, кто-то сомневается, что они будут? Нет, автор внезапно становится недоверчивым и говорит, говорит, говорит: о Фириэль, берегущей покой Аранарта, потому что сама – дочь и сестра погибших на войне; о Линдис, не признающей разогретой пищи, потому что она…; об Аранарте, называющем ярко-красное платье Риан рыжим, потому что он…; о Гэндальфе, кашляющем, потому что он… многовато курит, ага, хотя Минздрав Саруман предупреждает. Когда отсутствие родовых узоров на парадных туниках гномьих гвардейцев заявляется как значимое, но наконец-то не объясняется… ну что, наконец-то, да!

Очень светлая. Очень страшная. Очень плотная книга.

Во что она превратится, став частью большого цикла, – неизвестно.

Это-то и прекрасно.

Татьяна Волоконская