Некрасов в русской критике 1838-1848 гг. Творчество и репутация

«В постоянные сотрудники я Вам не гожусь, а могу писать, когда вздумается, т. е., другими словами, отношения мои с Вашей газетой могут быть только такие, как и со всеми другими журналами; написав что-нибудь, я могу посылать в который мне угодно журнал, пожалуй и в “Л<итературную> г<азету>”» (XIV-1: 40).

В монографии Б. В. Мельгунова, напротив, говорится, что в 1841 г. Некрасов был в «Пантеоне» «ближайшим помощником редактора журнала»[273]; листаж его сочинений для печати в журнале определялся договором (XIV-1: 37). Но «по объему реальное участие Некрасова в “Литературной газете” 1841 года было гораздо более значительным, чем в “Пантеоне”»[274]. Таким образом, фактически Некрасов был деятельным сотрудником изданий Кони. При этом он оценивал свое положение в газете как непостоянное и до известной степени необязательное для Кони, что его беспокоило.

Отметим еще, что всего лишь через полтора года в книге Л. В. Бранта «Жизнь, как она есть» будет дана оценка ума и деятельности Кони и Некрасова и их отношений:

«Один из таких газетчиков – облизанный франтик, середнего роста, с глупенькою рожицей, которую хочет облагородить очками, не подозревая, что они так же идут к нему, как к корове седло, как пастуху тога. <…> Он так мелок, ничтожен, просто сказать – глуп, что не стоит даже осуждения. Некоторые из его собратий и сотрудников несколько поумнее его; но тем хуже для них, потому что умишко, направляемый во вред себе и другим, умишко полуобразованный, вертящийся около того, чего сам порядочно не понимает, ниже и несноснее невинной природной глупости»[275].

И хотя романы Бранта и личность их сочинителя были оценены современниками как графоманство не вполне адекватного человека, цитируемый фрагмент – описание «парижского» литературного вечера – был рассчитан на узнавание, и расчет оправдался[276]. Самая злая и гротескная карикатура преувеличивает реальные черты; кстати, об этом печатно напомнил читателю Белинский в статье, посвященной «Петербургским вершинам» Я. П. Буткова[277]: «Сама карикатура есть только преувеличение истины в смешном виде» (Белинский. IX: 356).

Следовательно, можно сделать вывод, что, пусть несколько позже анализируемого конфликта, с искажениями и преувеличениями, Брант отразил некоторые суждения, бывшие на слуху в литературных кругах, и в частности, суждение, что Некрасов умнее Кони.

Применительно к анализируемому эпизоду, речь идет не о том, насколько этот пассаж неэтичен (это самоочевидно), и не о том, насколько справедливой была оценка ума в этом сравнении Некрасова с человеком старше, образованнее и опытнее его. Речь о том, что эти суждения – даже на уровне слухов и сплетен – тоже часть литературной репутации Некрасова[278]. И, пусть в менее определенной и менее резкой форме, такая репутация и такая оценка ситуации, может быть, отчасти существовали уже в момент конфликта в 1841 г. и точно существовали позднее, а развитие любого конфликта имеет в виду возможную перспективу. Эта оценка, и тем более породившая ее причина, – так же, как лидерский склад характера Некрасова и его укрепляющаяся репутация, – противоречили статусным отношениям «работодатель – работник» и «учитель – ученик».

Некрасов, искавший возможность упрочить свое положение, возможно, заявил об успехах своих литературных трудов чрезмерно, с точки зрения редактора на «работника», – и тем более чрезмерно, с точки зрения «воспитателя» на «воспитанника». Спровоцированный авторецензиями Некрасова, Межевич заявил о его роли и значении, «передернув», преувеличив их до гротеска, выставив действительно полезного молодого сотрудника фактически хозяином положения, самовольно и безнаказанно заявляющим об этом в изданиях Кони, а себя – человеком, произнесшим вслух нечто очевидное. Его похвала неудачливому дебютанту-поэту, который в драматургии и журнальном деле «с первого шага далеко» превзошел своего учителя и работодателя, косвенно выражает пренебрежение к Кони и к уровню редактируемых им изданий, а чтобы увериться в своей правоте, Межевич завуалированно предлагает читателю обратиться к «Пантеону» и «Литературной газете».