Отметим также частые замечания «Северной пчелы» о преемственности «натуральной школы» по отношению к Лермонтову в неоправданно критичном взгляде на жизнь[409]
.Действительно, Белинского привлекает в лермонтовском творчестве пафос протеста и отрицания: «Отрицание – мой бог», – пишет он Боткину
На тематическом уровне это «отрицание» легко прослеживается в стихотворениях «Родина», «В неведомой глуши, в деревне полудикой…» (к которому Некрасов впоследствии приписал подзаголовок «(Подражание Лермонтову)» (1:590–591) и ряде пародийных стихов. Несмотря на «восторг», вызванный стихотворением «Родина», Белинский не упомянул в печати эти стихи. Стихотворение «Родина» было впервые опубликовано в 1856 г. (1:585), а «В неведомой глуши, в деревне полудикой…» – в 1851 г. (1:590), – спустя годы после смерти критика. Ни цитация этих стихов, ни какая-либо ссылка в его критической статье была невозможна. Однако в отзывах Белинского о Некрасове и не просматривается каких-либо допускающих намек на эти или сходные стихи рассуждений о преемственности молодого поэта по отношению к Лермонтову, чьи произведения продолжали публиковаться после его гибели.
Причины, почему Белинский промолчал, понятны. Во-первых, подражательность, а затем ученическое освоение в творчестве Некрасова этих лет были самоочевидны. Во-вторых, по всей видимости, Белинский рассматривал преемственность Некрасова по отношению к Лермонтову (и преемственность по отношению к Гоголю) как популяризацию писателем «без поэтического или художнического таланта» идей великих писателей и поэтов. В этом смысле под «задатками отрицания» можно предполагать идейно-тематическое наполнение, выражающееся в диапазоне от пародии до инвективы и широко использующее антитезы, характерные для стихов Лермонтова[410]
. И в отношении ранней лирики Некрасова такое предположение и правомочно, и достаточно.Но анализ более поздних его лирических произведений показывает, что идея «отрицания» была воспринята Некрасовым более глубоко. Такому анализу посвящена специальная статья[411]
, в которой рассматривается развитие поэтической мысли на примере текстов, содержащих формулу «любить и ненавидеть»[412], с учетом контекста – бесед поэта с Белинским, склонным открыто выражать крайние формы любви и ненависти и ждать этого от других.Кажущаяся по свидетельствам мемуаристов антитетичность мышления Белинского корректируется его признанием, сделанным в письме к В. П. Боткину:
«Безумная жажда любви все более и более пожирает мои внутренности, тоска тяжелее и упорнее. Это мое, и только это мое. <…> Я начинаю любить человечество маратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную»
Этот ход мысли отражает усвоенное Белинским понятие диалектики в философии Гегеля: переход одного определения в другое и заложенное в определении самоотрицания[413]
. Несмотря на декларируемое Белинским отчуждение от идей Гегеля, судьба учения немецкого философа в его наследии была более сложной. И мысль о «задатках отрицания» в поэзии Некрасова и Лермонтова на языке Белинского означала не только протестное отношение к социальной системе. В таком ракурсе мысль художника, действительно, способна переродиться в статичную оценку, опирающуюся на антитезы (благо – зло, порицать – прославлять и т. п.), и поэтическое произведение будет сведено к «дидактике», в которой современники зачастую упрекали поэта. В словах о «задатках отрицания», как представляется, необходимо видеть не наличие антитез, отражающих полярные явления и вызываемые ими чувства, но контекстуальные семантические отношения между антитезами. Развитие этих смысловых нюансов и дает основания для оценки потенциала поэтической мысли. В данном случае анализ должен учитывать исторически актуальный для критика и поэта – его ученика – тезис об отрицании как необходимом условии развития отдельной мысли.