Некриминальная повесть

Григорий, сосед, поддавал больше, больше и чаще. В картинах от этого, правда, добавилось больше рабочего класса, но занимался тот класс почему-то не тем, что хотела от класса рабочего партия. Григорий выносил на мусорку свою мазню и вешал там в сарайчике на гвозди. Случился с ним какой-то слом и несваренье. Многие это считают пороком, но Григ не видел так жизнь, как кому-то кроме него было надо.

Савелич зашел на помойку. Любая помойка в Москве тех времен – обычно сарайчик, иногда – какая-нибудь старая постройка, к примеру, гараж для карет у какого-то старого дома или – часовня, каких по Москве было достаточно. Мусор валили прямо на пол. До войны приезжал мусорщик на лошадиной повозке и граблями с вилами перекладывал мусор в повозку. Затем – подметал. Но вот появились железные круглые баки. Их мог поднять и нести один человек. В домах с мусоропроводом такие баки ставили внизу под мусорной трубой. В пятиэтажных домах жильцы мусор носили помойными ведрами – в такие же баки на той же помойке. Воняло неимоверно!

Сюда же не реже, чем два раза в месяц выносил очередные творенья сосед Григорий. На выставку такое не представишь, на вернисаже – денег не возьмешь. Но на выпивку, правда, хватало.

Это потом бы творения стали в цене, а когда все стремились к красивости, популярными были лишь натюрморты и европейские замками. Очень любили руины, морские пейзажи. Если кто и хотел жанровых сцен, то не все позволялось тебе там представить. Вот и висели картины на свалке, украшая пир кошек и крыс.

Но в этот вечер на стенах помойки во мраке профессор картин не заметил. А в среду висели какие-то две, но то ли их кто-то забрал, то ли вывезли с мусором. Не разжимая нос, Савелич вышел. Войдя в свой подъезд, он по ступенькам пошел на этаж.

Портрет деда Андрея

Жена не спала и читала на кухне:

– Чай будешь? – спросила она.

– Не буду! Что проку в воде? Я пива напился. Последнее, душа моя, бочковое пиво мы с Петром сегодня пили! Исчезнет скоро оно. И будут продавать его в бутылках – не на разлив из деревянной бочки. А будут, как квас сейчас продают – из металлических в палатке.

– Так хорошо же… – не понимала жена.

– Вкус будет не тот. Им не выгодно так. Надо, говорят, больше производить. А где больше – там вкуса и нет. Ты уж поверь мне – художнику!

Он вернулся в коридор, поднял за ручку мольберт и понес в мастерскую.

Пошаря по стенке ладонью, Савелич нашел выключатель. Свет, моргая, зажегся. То был яркий свет длинной линии ламп по всему потолку и от двух таких же светильников по концам мастерской. Савелич пошел вдоль станков со своими работами.

В этот год как-то мало ему рисовалось. Возникал вроде замысел, и этюд получался, а на холст – не входило. Виктор Савелич смотрел на какой-то набросок и не понимал, зачем было его рисовать. Зачем он вообще ввязался в эту историю? Как так получилось и до чего он дошел, что, взяв министерский заказ, не может его начать рисовать? Он брался за кисть, но каждый набросок казался без смысла ему и халтурой.

А вот ты – художник. Вот как чертежник, ты нарисовал корабль. Но только к чему? Нет жизни в картине. Есть волны и чайки и дым из трубы. А душе не хватает чего-то. Не хватает в картине того, что должно заставлять на картину смотреть не с любопытством техническим, а для души.

– Испи-сал-ся! – прошептал Старик.

Это пугало. Не хватало духа в картине. Не хватало пока лишь в этюдах. А там – на картине будет совсем не хватать: во всю высь и ширь! Конечно! Он – признанный художник. Никто на это говно не выпустит дельной рецензии.

И друзья – того хуже, не скажут: «Старик! Да ты дерьмо написал! Возьми себе отпуск и отдохни!» Или плохо совсем, если – станут хвалить. И ты начнешь в болтовню эту верить и успокоишь себя: «Сойдет! Переживем! Не такое бывает». И только в глубине нет-нет, а возьмет и уколется совесть, что на лучшее ты уже не способен и держишься ты на плаву оттого, что входишь в когорту. Ты форму и тени рисуешь правдиво. Но ты – не просто фотограф? Ты раньше им не был.

Савелич шагнул шаг назад и споткнулся о ножку другого станка. Он снова всмотрелся в этюд. Ведь не на выставку это он пишет! Да и всем все равно, что в холле будет висеть министерства иль какого-нибудь пароходства! Заказ – то от водников. Кто из них в галереи-то ходит? Прорисует неплохо: и катер Ракета» несется по руслу, и матрос возле рубки судоводителя смотрит вперед. И движение есть… «Чего надо еще? Или я перегрелся сегодня?»

Савелич, ощутив нехватку сил, присел на табурет и часто задышал.