Некрономикон

В полдень, долго едучи в гору, он наткнулся на какие-то заброшенные поселки из кирпича, где совсем близко от Нгранека когда-то жили обитатели предгорья и промышляли резьбою подобий из гладкой лавы. Селились они здесь еще при жизни деда старого хозяина таверны, но примерно в то время они стали чувствовать, что их присутствие вызывает недовольство. Их дома вползали уже вверх на самые склоны, и чем выше они строились, тем большего числа людей недосчитывались, когда поднималось солнце. Наконец они решили, что будет лучше бросить все и уйти, поскольку впотьмах им порой мелькались такие вещи, которые, как ни толкуй, не истолкуешь к добру; так что все они в конце концов спустились к морю и стали обитателями Бахарны, обжившись в одном старом-престаром квартале и наставляя своих сыновей в старинном искусстве резьбы подобий, которым они промышляют и по сей день. Именно от сынов народа предгорья в изгнании Картер и услышал наилучшие рассказы о Нгранеке, когда рыскал по древним тавернам Бахарны.

Между тем огромный ребристый бок Нгранека, чем ближе подходил к нему Картер, вздымался все выше и выше. Нижнее угорье покрывало редколесье, над ним рос чахлый кустарник и потом отвратительная голая скала жутким видением поднималась до неба, чтобы слиться с мерзлым воздухом, льдом и вечным снегом. Картер видел расселины и складки угрюмого камня, и мысль о предстоящем подъеме нисколько не радовала его. Кое-где склон был прожилен застывшими потоками лавы, и все усеивали груды шлака. Девяносто веков тому назад, когда даже боги еще не плясали на ее высотах, эта гора говорила языками огня и ревела голосами нутряных грохотаний. Теперь она высилась, молчаливая и зловещая, отмеченная с невидимой своей стороны тем колоссальным загадочным изображением, о котором говорила молва. И в утесах ее зияли пещеры, которые могли быть пусты и таить лишь извечный мрак, а могли — если правду гласит предание — скрывать такие воплощения ужаса, о каких не стоит догадываться.

Местность, повышавшуюся к подошве горы, покрывали редкие купы хилых дубков и ясеней и усеивали осколки скал, лавы и древний пепл. От многих стоянок, где собиратели лавы разбивали по обыкновению лагерь, оставались выжженные кострища и несколько безыскусных жертвенников, воздвигнутых, дабы умилостивить Вящих или отвести то, что тревожило сон на высоких перевалах и в лабиринтных пещерах Нгранека. Под вечер Картер добрался до угольев самого дальнего кострища и устроился там на ночлег, привязав зебру к молодому деревцу и хорошенько укутавшись во все свои одеяла, прежде, чем отойти ко сну. Всю ночь напролет с далекого берега какого-то невидимого пруда доносились завывания вунита, но Картер не испытывал страха перед этим земноводным чудовищем, ибо ему было сказано со всей определенностью, что ни одно из них не осмеливается даже близко подходить к склонам Нгранека.

В ясных лучах утреннего солнца Картер начал свое восхождение, не спешиваясь с зебры до тех пор, пока эта толковая скотинка могла одолевать кручу, когда же поросший редколесьем склон сделался слишком отвесным, он оставил ее на привязи у низкорослого ясеня и дальше пробирался уже сам — сначала через лес с его развалинами стародавних селений на заглохших полянах, потом по жесткой траве с торчащим тут и там худосочным кустарником. Он жалел, что вышел из-под защиты леса, ибо круча была стремнистой, да и вся затея — головокружительной. Спустя время ему стоило только оглядеться, и он мог обозреть всю местность, расстилающуюся под ним; покинутые хижины резчиков подобий, ликвидамбровые рощи и стоянки собирающих пахучую их смолку, леса с гнездами и песенками семицветных дра-птах и даже далеким намеком на берег озера Яат с его заповеданными руинами, чье имя кануло в пучину забвения. Он почитал за лучшее не оглядываться и все карабкался и карабкался, пока кустарник не стал совсем редким — часто кроме жесткой травы было не за что ухватиться.