Он был на небе. На Джилмана посягали из некоей точки среди гущи звезд и призывали его. Точка эта, очевидно, покоилась где-то между Гидрой и Кораблем Арго, и он понял, что она его притягивала с того самого момента, как он проснулся рано на рассвете. Утром она располагалась внизу, а теперь была приблизительно на юге, неумолимо перемещаясь к западу. Что обозначало это новое явление? Или он теряет рассудок? Как долго будет это все продолжаться? Вновь призвав всю свою силу воли, Джилман развернулся и потащился обратно к зловещему старому дому.
У дверей его ждал Мазуревич, которого и подмывало, и что-то удерживало выдать свежую порцию суеверного вздора. Штука была в ведьминском огне. Накануне Джо загулял — это был День Патриота в Массачусетсе — и пришел домой за полночь. Посмотрев на дом с улицы, он сначала подумал, что окно у Джилмана темное, но увидел потом слабый фиолетовый свет. Он хотел остеречь соседа насчет этого света, ведь в Аркхэме все знают: это ведьминский Кизайин огонь, который пляшет вокруг Темной Дженкин и призрака самой старой карги. Раньше он об этом не поминал, но теперь должен сказать, потому что это значит, что Кизайя и ее долгозубый фамулус преследуют молодого господина. Им с Полом Чойнски и хозяином Домбровски померещилось раз, как огонь этот просачивается в щели забитого чердака над комнатой молодого господина, но они сошлись на том, что об этом нечего говорить. Будет, однако же, лучше, если молодой господин переедет в другую комнату и добудет распятие у какого-нибудь священника, вроде отца Иваники.
Слушая эту бессвязную болтовню, Джилман почувствовал, как горло ему сдавливает безымянный страх. Он знал, что Джо был вчера полупьяным, но поминание о фиолетовом свечении на мансарде несло в себе ужасающий смысл. Именно такие неверные отсветы неизменно играли вокруг старухи и мелкой косматой твари в тех предсонных, более отчетливых видениях, которые предшествовали его погружению в неведомые бездны, а сама мысль о том, что другой мог видеть наяву свечение из его окна, не могла угнездиться в здравом рассудке. Откуда, однако, мог Джо почерпнуть такую странную идею?! Неужели он во сне не только бродит по дому, но и разговаривает? Нет, Джо сказал, не разговаривает; придется ему это проверить. Возможно, Фрэнк Элвуд мог бы что-нибудь рассказать, хоть и неловко было спрашивать.
Горячка, дикие сны, лунатизм, слуховые галлюцинации, тяготение к какой-то небесной точке, а теперь подозрение на сумасшедшие разговоры во сне! Ему придется бросить занятия, наведаться к невропатологу и взять себя в руки. Поднявшись на второй этаж, он было приостановился у двери Элвуда, но увидел, что юноши нет. Неохотно он пошел к себе в мансарду, где и уселся в потемках. Взгляд его по-прежнему притягивало к югу, к тому же он ловил себя на том, что напрягает слух, не долетят ли с заколоченного чердака какие-нибудь звуки, и почти уже видит зловещий фиолетовый свет, сочащийся в щели в волосок толщиной на низком покатом потолке.
В эту ночь, когда Джилман уснул, фиолетовый свет обрушился на него во всей своей возросшей яркости, а старая ведьма и мелкая косматая тварь, подступая как никогда близко, глумились над ним с нечеловеческим улюлюканьем и сатанинскими телодвижениями. Он с радостью погрузился в смутно рокочущую сумеречную бездну, хотя преследование его той радужной купой пузырей и маленьким переливчатым многоугольником было угрожающим и назойливым. Затем громадные сходящиеся плоскости, скользкие на вид, вздыбились под ним и над ним, и произошло смещение — смещение, завершившееся мгновением бреда и вспышкой невиданного, неземного света, в котором умопомрачительно и нераздельно смешались охра, кармин и индиго.
Он полулежал на высокой, с фантастической балюстрадой террасе над безбрежными джунглями диковинных, невероятных шпилей, уравновешивающих друг друга плоскостей, куполов, минаретов, дисков, горизонтально балансирующих на остриях вершин и бесчисленных объектов еще более дикой конфигурации — иных из металла, иных из камня, — которые сияли богатством красок в смешанном, почти обжигающем зареве многоцветного неба. Взглянув вверх, он увидел три громадных пламенных диска, каждый другого цвета и на иной высоте от бесконечно далекой гряды низких гор на выгнутом дугой горизонте. Позади него террасы ярусами вздымались на высоту, которую только достигал глаз. Город внизу простирался, уходя за пределы зрения, и он надеялся, что ни звука не взыграет оттуда.