Некрономикон

Мощеный пол, с которого он с легкостью поднялся, был из полированного камня с прожилками, не поддававшегося определению, а плитам его была придана странная угловатая форма, показавшаяся Джилману не столько асимметричной, сколько основанной на некоей неземной симметрии, чьи законы он не мог постичь. Балюстрада, высотою по грудь, была изящной и фантастической отделки, на ней с небольшим промежутком располагались статуэтки абсурдных очертаний и мастерской работы. Они, как и вся балюстрада, казались сделанными из какого-то сверкающего металла, цвет которого невозможно было угадать в хаотической мешанине блистаний, смысл же их был выше всякого понимания. Они изображали некие рубчатые круглобокие предметы с горизонтальными ответвлениями, расходящимися наподобие колесных спиц; у вершины и основания круглобоких столбиков выдавались утолщения в форме луковицы или шара. Каждое из этих утолщений служило как бы ступицей для системы пяти длинных, плоских, треугольно заточенных спиц, расположенных вкруг, как лучи у морской звезды — почти горизонтально и немного загибаясь от центра. Основание нижнего утолщения соприкасалось с долгим поручнем таким легким касанием, что нескольких отломанных фигурок не хватало. Фигурки были четыре с половиной дюйма в высоту, в диаметре же, вместе с подобием тонких спиц, не более двух с половиной дюймов.

Когда Джилман встал, каменные плиты обдали жаром его босые ноги. Он был абсолютно один, и первым его движением было подойти к балюстраде и с головокружительным чувством взглянуть на бесконечный титанический город с высоты почти в две тысячи футов. Он прислушался, и ему показалось, что из узких колодцев улиц поднимается ритмическая невнятица слабой музыки, порождаемой резкими тонкими звуками в широкой тональности, и он пожалел, что не может различить обитателей города. От этого вида у него скоро забрало дух, так что он рухнул бы на мостовую, если бы инстинктивно не ухватился за сверкающую балюстраду. Правая рука его упала на одну из фигурок, контакт как будто вернул ему устойчивость, однако хрупкий чужеземный металл не выдержал этого прикосновения и шипастая фигурка, схваченная им, отломилась. Еще наполовину в тумане, он продолжал сжимать ее, другой же рукой взялся за поручень в пустом промежутке.

Но тут его сверхчуткое ухо уловило что-то за спиной, и, оглянувшись, он обвел взглядом плоскую террасу: тихо, однако не особенно таясь, к нему приближались пятеро — в двоих он узнал зловещую старуху и клыкастого косматого звереныша. Трое других заставили его рухнуть без памяти, ибо это были живые организмы около восьми футов ростом, своим видом точно повторявшие фигурки с колючими отростками и передвигавшиеся, по-паучьи перебирая нижним пучком отростков-лучей…

Джилман проснулся в своей постели, обливаясь холодным потом, с ощущением, словно ему напекло лицо, руки и ноги. Вскочив с кровати, он умылся и оделся в безумной спешке, как будто ему было необходимо поскорее убраться из дому. Он не знал, куда пойдет, но чувствовал, что занятиями снова придется пожертвовать. Странная, тянущая к небесной точке между Гидрой и Арго, сила ослабела, но другая, еще мощнее, заступила ее место. Теперь он чувствовал, что должен идти на север — только на север. Он страшился перейти мост, откуда был виден пустынный островок на Мискатонике, поэтому перешел по мосту на Пибоди-авеню. Он много раз спотыкался, ибо его взгляд и слух прикованы были к неизмеримо высокой точке в пустой небесной синеве.

Примерно час спустя, несколько с собой совладав, он увидел, что ушел далеко от города. Повсюду вдруг простиралась унылая пустошь соляных болот, узкая же дорога впереди вела к Инсмауту — тому древнему, наполовину обезлюдевшему городку, который жители Аркхэма с такой удивительной неохотой посещали. Хотя влечение к северу не уменьшалось, он сопротивлялся ему, как сопротивлялся раньше другой тянущей силе, и в конце концов обнаружил, что почти может уравновесить одну силу с помощью другой. Доплетясь до города и выпив кофе у стойки, он потащился в публичную библиотеку и стал бесцельно листать пустовесные журналы. Раз к нему подошли приятели, обронив мимоходом, что он выглядит до странности обгоревшим на солнце; о своей прогулке он им не сказал. В три он пообедал в ресторане, замечая, что тянущая сила либо отпустила его, либо разделилась. Потом убивал время в дешевом кинематографе, снова и снова глядя на бессмыслицу на экране, но ни секунды не задерживая на ней внимание.