Некрономикон

К тому времени как обряд завершился, Картер знал, что тот край, где он оказался, не сыскать ни в одной земной географии, и то время, в которое он попал, не датируется никакой историей; ибо он не был вполне несведущ в природе того, что творилось. Об этом говорилось обиняками в загадочных Пнакотских отрывках, и целая глава в заповеданном «Некрономиконе» безумного араба Абдуль Альхазреда обрела смысл, когда он разгадал резные вычуры серебряного ключа. Открылся путь — не тот поистине Весьма Далекий Путь, но тот, который уводит из-под власти времени на ту протяженность Земли, которая находится за пределами времени, откуда, в свой черед, страшно и опасно ведет Весьма Далекий Путь в Последнюю Пустоту за пределами всех земель, всех вселенных и всей материи.

Должен быть некий Провожатый — и провожатый ужасный, некое существо с Земли, какой она была миллионы лет назад, когда не было и помину о человеке и когда забытые тени двигались в обволакивающих планету парах, возводя удивительные города, на остатках чьих обветшалых развалин предстояло действовать первым млекопитающим. Картер помнил смутные и смуту вселяющие знаменования чудовищного «Некрономикона», относящиеся до этого Провожатого…

«И пока обретаются те, — писал безумный араб, — кто взыскует смелость засматривать за завесу и воспринимать Его проводником, они выказали бы больше благоразумия, избегни они сношения с Ним, ибо в Книге Тота записано, сколь ужасна цена одного лишь взгляда. И исход невозвратный тем, кто исшел, ибо в бескрайностях, запредельных нашему миру, витают призраки тьмы, которые сковывают и связывают. Нощный Пришатный, пакость, попирающая издревлий знак, сонм, надзирающий тайные ворота, которые заведомо есть во вех погребальницах, и утучняющийся тем, чем прорастает могильный жилец, — все оные нави умаляются рядом с Ним, Кто стережет Путь: с Ним, Кто поведет безрассудного за пределы миров в бездну пожирателей без имени и названия. Ибо Он есть ‘УМР АТ-ТАВИЛ, древнейший из древнейших, что скриб передает как ДОЛГИЙ ВЕКОМ».

Память и воображение лепили неясные полуобразы, зыбко очерченные в клокочущем хаосе, но Картер знал, что это лишь игра памяти и воображения. Однако он чувствовал, что не случай порождает все эти картины в его сознании, но, скорее, некая пространная реальность, несказанная и непомерная, которая окружала его и усиливалась себя передать в единственно доступных его пониманию символах. Ибо никаким земным пониманием не объять ветвлений формы, которые переплетаются в запредельных пустотах, за околицей нам известных времени и пространства.

Перед Картером зыбко маячило игрище фигур и картин, которые он каким-то образом связывал с первобытным, канувшим в века земным прошлым. Одушевленные чудовища со смыслом и целью двигались среди открывающихся видов фантастического рукотворенья, которое при здоровом рассудке не привидится и во сне; и ландшафты складывались из невероятной растительности, утесов и гор, и построек такого типа, какого не знал человек. Были там города на дне моря и обитатели их, были башни в великих пустынях, где шары и цилиндры, и безымянные крылатые существа то уносились в небесные выси, то низвергались оттуда. Все это укладывалось у Картера в голове, хотя в образах не было стойкой связи ни друг с другом, ни с ним. Сам он не имел ни постоянного облика, ни положения, но лишь те ускользающие намеки на облик и положение, которые ему подсказывал вскружившийся ум.

Он загадывал найти очарованные пределы своих детских дрем, где галеры плывут вверх по реке Укранос, минуя златошпильный Франа, и где караваны слонов тяжкой поступью сотрясают благовонные джунгли Клэда, простирающиеся позади забытых дворцов с колоннадами из слоновой кости в прожилках, что покоятся, дивные и нетронутые, под луной. Теперь же, опьяненный видениями безоглядней, он едва понимал, куда он стремится. Думы безудержной и кощунственной дерзновенности одолели его, и он знал, что без страха предстанет перед пугающим Провожатым и попросит его о чудовищных и страшных вещах.

Игрища восприятий как будто сразу же обрели неверную устойчивость. Показались высокие каменные громады, покрытые резными узорами неземной и непостижимой конфигурации и расставленные по законам какой-то неведомой перевернутой геометрии. Свет источался с неба не дающихся определению красок, пуская лучи в непостижимо противоречащих друг другу направлениях, и почти как разумное существо играл над полукружием великанских, покрытых иероглифической вязью престолов, скорее восьмиугольных, чем каких-то иных, с восседавшими на них худо различимыми фигурами в хламидах.