Некрономикон

Постепенно и полуявственно сделалось видно, что, захватив во вздевшихся стойком складках своей хламиды какой-то предмет, Провожатый как бы выставляет его перед глазами или тем, что соответствовало глазам, у своих клевретов-клобучников. Это был крупный шар или нечто, за шар сходившее, из какого-то тускло-переливчатого металла, и когда Провожатый выпростал его вперед, низкий, проникающий полунамек на звук начал возникать и затухать с промежутками, в которых чудился ритм, хотя ни в один земной ритм они и не укладывались. Наводилось ощущение медленного напева — или того, что человеческим воображением истолковывалось как напев. Вскоре шар или не-шар начал разгораться свечением, и, глядя, как он вспыхивает на холодном свету, играющем не дающимися определению красками, Картер усмотрел, что его мерцания настраиваются на лад неземного ритма напева. Тогда все митроносцы с жезлами начали слегка и странно покачиваться на престолах в том же несказанном ритме, в то время как над их покрытыми клобуками головами заиграли нимбы неизъяснимого цвета, схожего с излучениями не-шара.

Индус прервал свой рассказ и странно посмотрел на высокие гробоподобные часы, чье сумасшедшее отстукивание не шло в лад ни с одним земным ритмом.

— Вам, господин де Мариньи, — неожиданно обратился он к высокоученому хозяину дома, — нет нужды говорить, что это был за особенный нездешний ритм, в котором вели напев и покачивались те повитые пеленами Тени на восьмиугольных престолах. Вы единственный в Америке, кто еще вкусил, что такое Запредельная Протяженность. Эти часы, полагаю, прислал вам тот йог, о котором говаривал злосчастный Харли Уоррен: провидец, кто единственный, по его словам, побывал в Йан-Хо, сокровенном наследии теряющегося во тьме веков Лэнга, и забрал с собой из этого жуткого подзарочного города некоторые вещицы. Интересно, многие ли из их более тонких свойств вам известны? Буде мои видения и письменные источники верны, их сделали те, кто многое знал о Первом Пути. Но позвольте мне продолжать.

Наконец, продолжал свами, покачивание и тягучий полунапев сошли на нет, феолы, игравшие вкруг поникших теперь и подвижных голов, затухли, сами же фигуры в хламидах как-то странно осели на своих престолах. He-шар, однако, продолжал лучиться неизъяснимым светом. Картер почувствовал, что древние спят, как спали они, когда он впервые увидел их, и Картер задавался вопросом, от каких космических дрем пробудил их его приход. Его ум медленно вбирал ту истину, что этот странный обряд тягучего пения был обрядом наставления и что чарой напева Древнейший из Древних погрузил их в новый и особенный сон, чтобы их дремы могли отворить Весьма Далекий Путь, куда пропуском служил серебряный ключ. Он знал, что в пучинах этого глубокого сна они созерцают немереные бездонности совершенной и полной запредельности и что им предстояло совершить то, чего требовало его присутствие.

Провожатый этим сном не был застигнут; казалось, неким тонким безгласным манером он все еще делал наставления. Он явно внедрял прообразы тех вещей, которые должны были привидеться клевретам во сне; и Картер знал, что, как только каждый из древних внутренним оком увидит предписанное содержание, возникнет зародыш проявления, зримого для его земных глаз. Когда дремы всех Теней придут в унисон, путем концентрации проявление это осуществится и всё, что ему требовалось, обретет плоть. Такое он видывал на Земле, в Индии, где кружок адептов может посылом сопряженной воли претворить мысль в осязаемую вещественность, и в седой древности Атлааната, о котором даже говорить осмеливаются немногие.

Что именно такое Весьма Далекий Путь и как его пройти, Картер определенно не знал, но его захлестнуло чувство напряженного предвкушения. Он сознавал, что у него есть своего рода тело и что роковой серебряный ключ он сжимает в руке. Вздымающаяся напротив него каменная толща кажущейся своей ровностью напоминала стену, к центру которой неодолимо притягивало его взгляд. И тогда он внезапно почувствовал, что Древнейший из Древних перестал посылать ментальные токи.

В первый раз Картер понял, сколь ужасна может быть полная тишина, и ментальная, и физическая. До этого не проходило мига, который бы не был наполнен ощущением некоего ритма, будь то лишь слабое загадочное биение земной протяженности за пределами нашего пространства, но теперь как будто пропастное молчание бездны нависло надо всем. Несмотря на подразумевающееся тело, Картеру не было слышно своего собственного дыхания, свечение же не-шара ‘Умр ат-Тавила сделалось мертвенно неподвижным и бестрепетным. Налитой силой нимб, ярче ореолов, игравших над головами Теней, застылым сполохом сиял над оклобученным теменем жуткого Провожатого.