Некровиль

Скоростная трасса, свет заходящего солнца бьет в глаза. Часть лобового стекла темнеет; движение интенсивное, вечерний час пик. Время в пути, за рулем. Скорость приличная: Фодла всегда ездит быстро, слишком быстро, чересчур быстро для меня. Одной рукой возится с радиоприемником. Никогда не уделяет дороге положенное внимание. Она пугает меня. Новости. Моя сестра помешана на новостях. Но куда она так быстро мчится против течения? Вопросы застревают у меня в горле. Тремер – не телепатия. Никаких слов, только обмен ощущениями. Я тянусь за третьей порцией. Чья-то рука останавливает мою.

– Эй, Фод, тебе не кажется…

Я тебя похлопаю по плечу – тук-тук-тук!..

Бросаю на Кларбу красноречивый взгляд: лучше сам отрежь себе руку, прежде чем тронешь меня.

Шодмер улыбается, приглашает меня присоединиться к игре. Качаю головой. Если я сдвинусь с этого места, с этой фокусной точки, потеряю Фодлу. Цепочка игроков движется дальше, посол Ат-Шаи храбро берет на себя роль кабуза, тормозного вагона.

Фодла снова тянется к радио, она не услышала новости, которые ее интересуют – а именно новости о пребендарии, обо мне. Сплетни о знаменитостях. Спорт. Криминальная хроника. Ничего о международных переговорах с Кладой. Это никому не интересно. Фанад может присоединиться к сверхобществу из тридцати тысяч цивилизаций, а мы все равно будем утыкаться носом в привычные заголовки. Фодла рассеянна, низкое солнце светит ей в глаза.

Я все вижу раньше, чем она.

Фодла ощущает мое присутствие. Поднимает глаза. Автопоезд появляется из ослепительного солнечного сияния и мчится ей прямо в лоб. Фодла ничего не успевает сделать, слишком близко, скорость слишком большая, и она его не видит. Она видит круг людей под тусклыми лампами из слоновой кости, и маленькую девочку, которая то входит в этот круг, то выходит из него, снова и снова. Фодла инстинктивно поворачивает руль. Маленькая машина задевает левое крыло тягача, переворачивается и катится через две полосы. И я все это вижу. Я все слышу, я чувствую. Как будто оно происходит со мной.

Крик. Пребендарий прижимает кулаки к вискам. Она на коленях. Позади ошеломленные люди так и стоят змейкой, держа друг друга за талию. Затем все бросаются к ней.

Машина останавливается, и я вижу тьму. Не вижу, чувствую. На полной скорости врезаюсь в ничто. Фодла внутри меня умирает.

Я кричу, но никто не слышит из-за стенаний пребендария. Толстостенный стакан с аквавитом выпадает из моих пальцев. Подпрыгивает, катится. Кларриг и Кларба подхватывают меня, но все взгляды устремлены на Шодмер. Та свернулась калачиком на боку, плачет, сучит ножками по полированному деревянному полу.

– Фодаман, твою ж мать, – яростно шепчет Кларба. – Что с тобой?

Его мысли скачут: упавший в обморок пребендарий, пьяный ксенопсихолог и эмиссары великих государств, играющие в «колокольчики»…

– Со мной ничего, я ничего, – отвечаю искренне. Половина меня умерла. Надо идти. Надо выбраться отсюда. – Оставь меня в покое, отпусти меня, пожалуйста…

Шодмер что-то выкрикивает, какие-то бессвязные слова. Миг спустя ко мне обратятся за интерпретацией. Но меня здесь нет. Я мертва, я на обочине Туншабельской скоростной трассы. Скольжу к двери сквозь тени вдоль стен. Никто не должен меня видеть.

– Аднот! – кричит Шодмер. – Это! Собрание! Собранное знание! Тридцати! Тридцати тысяч! Сообществ! Членов! Клады!

Добираюсь до двери. Крытая галерея такая же длинная, прямая и устрашающая, как четырехполосное шоссе. Бреду от колонны к колонне – я, половина человека.

* * *

Люди то и дело спрашивают меня, как я себя чувствую. Чувствую? Что значит «чувствую»? Почему от меня ждут чувств, если я умерла? Вот женщина. По утрам она встает, умывается и одевается. Завтракает, пьет мате, разговаривает по телефону с кем-то на крайнем севере. Ей говорят мягкие, продуманные слова. По голосу она понимает, что собеседнику неловко, но сама ничего не ощущает. Она говорит в ответ такие же мягкие, продуманные слова, и те улетают по радиоволнам. День проходит, она ложится спать. Я наблюдаю за ней с некоторого расстояния, вижу ее жизнь во всех подробностях, но между нами нет никакой связи. Поэтому я знаю, что умерла, я призрак, я существую отдельно, могу наблюдать, но не касаться или чувствовать. Призрак понимает, что в мире живых происходят великие события. Память пребендария разблокировала великие откровения о природе и назначении аднота. Ксено и дипломаты бегают по комнатам, с заседания на заседание, проводят телеконференции одну за другой. В залах и галереях Тайного места постоянно раздаются сигналы вызова с наладонников. Знаю, что это должно меня взволновать, важность происходящего должна подтолкнуть обратно в мир голосов и действий – так исправляют ударом молотка вмятину на кастрюле, – но мне этого не хочется. Половина меня мертва. Та половина, что была лучше, живее, красивее.