Некровиль

– Ну и каково это, трахать кучу наночастиц? – спросила Пужей, когда они кувыркались и попивали вино в уютной и теплой, интимной тесноте Тринадцатого окна – кельи для свиданий в Огруне, древней мужской киновии для университетских работников. – Щекотно, да?

С этими словами она сжала его пенис, взяла в заложники: «Осторожнее с ответом, дружок».

– По крайней мере, у наночастиц не воняет изо рта по утрам, – сказал он. Пужей, вскрикнув от возмущения, дернула его за детородный орган, заставив взвизгнуть, а потом оба расхохотались и перевернулись, зарылись глубже в кучу стеганых одеял, где было тепло вопреки зиме.

«Сейчас я должен быть с ней», – подумал он. Многомесячные зимние ночи, озаренные полярным сиянием и звездными облаками великой галактики, принадлежали им. После Дома многообразия он поехал с ней в Бедендерей, в ее родной город Янн. В городском консерватории был лучший в мире факультет теоретической физики. Такие вещи совсем не интересовали миниатюрную, смешную Пужей с ее мальчишеской фигурой. Через шесть месяцев они официально оформили партнерство. Во время торжеств, устроенных в холодном, темном и варварском городе, далеком от изысканной элегантности островной жизни, его родители все время ворчали и тряслись от холода. Но с той поры зима – даже в самые холодные утренние часы, когда ступеньки женского пансионата Чайного переулка, где жила Пужей, покрывались слоем сухого льда – навсегда стала их личным временем года. Надо ей позвонить, сообщить, что он все еще в ловушке, но не упустит шанс вырваться. Мобильная связь пока работала. Можно послать электронное письмо. Нет, нельзя. Сериантеп не знает. Сериантеп не поймет. Она уже один раз не поняла, когда он попытался теоретически объяснить, что разные Аспекты могут – должны! – иметь разные отношения с разными партнерами, любить многих, но одинаково. «Как Серейен я люблю тебя, анпринский пребендарий Сериантеп, но как Нейбен я люблю Пужей». Он не осмелится сказать такое вслух. Сериантеп, бессмертный улей наночастиц, звездная странница, была довольно-таки упертым созданием.

Тишину хрустальной ночи нарушил далекий и ровный треск выстрелов.

– Кажется, затихает, – сказала Сериантеп.

– Я бы подождал еще какое-то время.

Какой же странной и жестокой оказалась внезапная вспышка антианпринского насилия. И это в разгар зимы, когда прекращались всякие битвы, и даже деревья вдоль проспекта Яскарай скукожились до предела и покрылись льдом. Невзирая на радость, которую доставляла Пужей, Серейен знал, что всегда будет ненавидеть бедендерейскую зиму. «Будь осторожен, – предупредила мать, когда он объявил о своем решении переехать в Янн. – Там все сходят с ума от темноты». Апатия и самоубийство гуляли под ручку вдоль замерзших каналов Города Зимы. Что ж, неудивительно, что вспыхнувшее безумие избрало целью анпринских пребендариев. И народный гнев в адрес Консерватория также был неизбежен. Университет всегда воспринимали как место, стоящее особняком от остальной части Янна; летом он взирал с высоты на изнемогающие от зноя улицы, как надменная старая дева; зимой превращался в паразита, который тянул соки из нищего города. Теперь Консерваторий стал неофициальным посольством чужаков в северном полушарии. В его длинных коридорах с маленькими окнами было больше анпринов, чем где-либо еще в мире.

«Нет никаких чужаков, – подумал Серейен. – Есть только Клада. Мы все одна семья. Кьятай на этом настаивал».

Катамаран скрылся за горизонтом, они больше не встретились, исчезли из жизни друг друга. Имя Кьятая время от времени тревожило Серейена, проскакивая в интервью по радио или газетных колонках. Друг детства разработал мрачную и параноидальную теорию заговора, объясняющую Анпринское присутствие. Пребывая высоко над насквозь промерзшими улицами Янна, Серейен погружался в абсолютно абстрактные размышления о физическом существовании математических объектов и время от времени задавался вопросом о том, в какой момент Анпринская миграция превратилась в Анпринское присутствие. Одиночки часто зацикливались на каких-то очень конкретных, узких темах. И теперь улицы прислушались, перешли от слов к делу. Великая зима всегда была мрачным сезоном паранойи.

«Вот в чем суть, – подумал Серейен. – Тот, с кем ты занимался сексом, не может быть чужаком».

Вертолетный грохот усилился, отразившись от стен Колледжа теоретической физики, а потом удалился за Центральный канал. В теплой и тускло освещенной факультетской келье воцарилась тишина.

– Думаю, теперь можно идти, – наконец проговорил Серейен.

На улице стоял такой мороз, что Серейену было холодно даже в стеганой парке. Он застегнул высокий воротник, защищая горло, но все равно чувствовал, как дыхание замерзает прямо на губах. Сериантеп легко пробиралась среди обломков кирпичей и разбитых бутылок, одетая в тунику и леггинсы, – она обычно в таком виде и ходила по колледжу. Наночастицы позволяли ей полностью контролировать тело, включая его температуру.

– Тебе стоило что-нибудь надеть, – сказал Серейен. – Бросаешься в глаза.