Некровиль

– Мы приземлились в шестидесяти километрах от океана. Модуль среды немедленно приступил к работе. Давление и вакуум им одинаково безразличны, и все же прошло еще целых четыре месяца, прежде чем мы очнулись в темных и холодных герметичных капсулах. В безлунную ночь мы поднялись с километровой глубины и вышли на берег к северу от Малибу. Мы знали, что нам нужно делать. Мы знали, кого искать. Мы знали, кто ты, кем ты был, кем ты стал, как тебя найти. Все, Ксавье. Таков был план. Он был идеален. А потом Оуэнс случайно наткнулся на дурацкого мехадора в Копананге. Произошла перестрелка, мы разделились. В Оуэнса попали. Он умер. Я это почувствовал, Ксавье. Вот тут. – Квебек прикоснулся указательным пальцем к шишковидной железе. – И точно так же я ощутил каждую смерть, в которой повинен твой отец. Вот тут. Я помню всех до единого, Ксавье.

– Не называй меня так. Это не мое имя. Я Туссен. В первую и последнюю очередь, на все сто процентов. Нет никакого Ксавье Теслера. Уже нет. Сын Адама Теслера мертв.

Смех Квебека был чересчур сильным и чересчур долгим.

– Эй, Ксавье, Туссен, или как там тебя, – крикнула Шипли, разлегшись на черном диване с мягкими резиновыми шипами. – Кушеточка просто зашибись!

Полночь – 4:00

2 ноября

Пальцы дождя гладили лицо Йау-Йау, ласкали потемневшую от щетины кожу головы, пробегали по закрытым векам, вдоль скул, по мышцам шеи и пытались забраться под плотно прилегающий воротник вирткомба.

Адвокаты, как и все существа, зарабатывающие на арене, – народ суеверный. Будучи юристом с гонконгскими корнями из сампанного городка, Йау-Йау на протяжении всей жизни испытывала удвоенное почтение к незримым духам и церемониям.

Всегда начинала надевать вирткомб на левую ногу, если вообще с неохотой снимала суперкожу. Всегда ступала на нечетную ступеньку Лестницы в небо, сходила тоже с нечетной. При входе в виртуализатор одежду снимала в неизменном порядке: головной убор (если есть), пиджак, рубашка, брюки, туфли. Не начинала и не завершала дела во вторник. Не ждала великих откровений в пасмурный день или после того, как поела индийской еды. Не рассчитывала на приятные отношения с кем-то по имени Хосе или Мерседес.

Всегда остерегалась плохой кармы во время ливня.

Сектор за сектором, улица за улицей Кармен Миранда восстанавливала электроснабжение Мертвого города. В верхней части фасада cuadra – многоквартирного дома – ожил Джин Келли и начал плясать под водостоком. Йау-Йау вытерла лицо. Это всего лишь вода. Никто не просит танцевать и петь под дождем, просто потерпи. Она натянула капюшон вирткомба и вышла из темного переулка. Толпа на улице, похоже, редела. Костюмы от ливня портились; группы танцоров шушукались и смеялись, беспечно шлепали по переполненным канавам. Семейные оркестры устроили перерыв, укрыв под навесами магазинов драгоценные барабаны. Блеснули рога в свете уличных фонарей, качнулись резиновые груди: группа омерзительно прекрасных desconfigurados[152] шла через толпу; величественные демоны, черные как грех, возвышались над заурядными гуляками, блистая сатанинским высокомерием.

Мертвые и живые вели себя с подчеркнутым спокойствием, как разводящиеся супруги на последнем званом ужине. Но это не скрывало их тревогу. Свечение над Ла-Брея Йау-Йау видела даже сквозь завесу дождя.

– Йау-Йау.

Не голос, а бульканье кровавых пузырей, протянутая рука – осколки костей, торчащие из разорванной плоти. Ногти обломаны. Йау-Йау узнала цвет лака.

– Яго?

– Твою ж мать, это больно… А говорили, что мне никто больше не сумеет навредить. Вот сволочи.

Вирткомб загрузил из небольшой встроенной памяти правила элементарной первой помощи. Йау-Йау осторожно вывела Яго из укрытия за ящиками из-под фруктов и массивными мусорными баками, уложила на спину. Его грудь вздымалась под оболочкой из блестящей лайкры, в теплом, пронизанном неоном воздухе дыхание превращалось в пар. Прохожие шли мимо. В некровиле кровь на асфальте не удостаивали даже беглым взглядом.

– Иисус, Иосиф и Мария… Яго…

Из уголка его рта сочилась кровь. Видя, что он не может даже пошевелиться, Йау-Йау присела рядом и вытерла кровь узорчатой подкладкой своей кожаной куртки. Те, кто его бил, целились в голову. Лупили бейсбольными битами, металлическими трубами, молотками. Он закрывал лицо руками. Кисти, предплечья, плечи больше всего пострадали. Левая бровь кровоточила без остановки, уши ужасно распухли и посинели. Кровь и пудра с блестками. Йау-Йау задалась вопросом, не отравится ли он.

Яго рассмеялся. Явственно заскрежетали сломанные ребра.

– Со мной все будет в порядке. Шалтай-Болтай соберется сам. Они не должны были бить меня так сильно. Ублюдки… – Он осмотрел изуродованные руки. Дождь размазал кровь по запястьям. – На то, чтобы привести их в нужный вид, ушло пять часов!

– Кто это сделал, Яго? Мясо? Некрофобы?

Яго покачал головой, его затошнило, и он сплюнул в канаву.