Некто Гитлер: Политика преступления

До сих пор недооценивается тот урон, который Гитлер с самого начала нанес себе своим антисемитизмом внутри самой Германии, хотя сперва антисемитизм проявлялся только в постоянных оскорблениях, диффамациях и дискриминации немецких евреев и еще не начал принимать своих окончательных кошмарных форм. Оскорбить – уже значит превратить друга во врага. А немецкие евреи в своей подавляющей массе – и до Гитлера, и трогательным образом в малой своей части после Гитлера, и несмотря на Гитлера – были влюблены в Германию.

Со времен эмансипации евреи стали хорошими патриотами во всех европейских странах. Но нигде этот еврейский патриотизм не принимал такие яркие, глубоко эмоциональные черты, как в Германии. Можно даже говорить о чем-то вроде романа между евреями и Германией, разыгравшемся за полстолетия до Гитлера (Йорг фон Утман в своей книге «О, мой двойник, о, бледный мой собрат!»[106] сделал первую попытку исследования этого своеобразного немецко-еврейского сродства). Конечно, при этом евреи были любящей стороной; немцы польщенно и несколько свысока позволяли своим еврейским соотечественникам быть в них влюбленными, но по возможности этой настойчивости сторонились. Так или иначе, но еврейско-немецкий роман дал изумительные плоды в культурной области; стоит вспомнить об издателе Самуэле Фишере[107] и его авторах или о режиссере Максе Рейнхардте[108] и его артистах. Немалая заслуга немецких евреев в том, что в первой трети XX века Германия стала обгонять Францию и Англию не только в искусстве, но в науке и экономике.

Со всем этим в 1933 году было покончено. Гитлер постарался сделать все, чтобы у многих и многих немецких евреев оскорбленная любовь превратилась в жгучую ненависть; а кроме многих и многих немецких евреев Гитлер сделал своими врагами и тех немцев – к сожалению, немногих, но далеко не самых худших, – кто остался верен своим еврейским друзьям. Бо́льшая часть тех, кто оказывал пассивное сопротивление, действовали так из-за людоедского антисемитизма нацистов. Насколько это тайное несоучастие меньшинства, никогда, заметим, не исчезавшего, ослабляло гитлеровский режим, разумеется, неизвестно. Понятно, что эмиграция всех, кто имел вес в немецкой литературе, мало заботила Гитлера. Репутационные издержки, которые несла гитлеровская Германия с самого своего начала, были слишком велики, чтобы эта потеря была для нее хоть сколько-нибудь значима. Гораздо весомее было кровопускание, которое гитлеровский антисемитизм учинил немецкой науке. Эмигрировали не только еврейские ученые во главе с Альбертом Эйнштейном. Все хоть сколько-нибудь значимые нееврейские ученые последовали за своими еврейскими коллегами или учителями[109]; а зарубежные ученые, которые раньше массово стремились в Германию, перестали сюда приезжать. До Гитлера мировой центр атомных исследований находился в Гёттингене; с 1933-го он, едва ли не полным составом, переместился в Америку. Небезосновательное и интересное предположение: без гитлеровского антисемитизма не Америка, а Германия первой получила бы атомную бомбу.

То, что Гитлер своим антисемитизмом с самого начала нанес непредсказуемый урон своему стремлению к власти, без сомнения, его первая серьезная ошибка – ошибка, которая недооценивается до сих пор. Конечно, должны были быть сделаны другие ошибки, чтобы чаша наконец переполнилась.

И все же, несмотря на то, что гитлеровский антисемитизм помешал германскому завоеванию Европы, факт остается фактом: дважды Гитлер очень близко подошел к этой цели – осенью 1938 года, когда с полного согласия Англии и Франции без единого выстрела установил германский протекторат над Восточной Европой, и летом 1940 года, когда после молниеносной победы над Францией и захвата других стран весь Европейский континент до границ с Россией лег к его ногам. Это вынуждает поставить вопрос: было ли господство Германии над Европой или доминирование в Европе в принципе несбыточной утопией, то есть было ли такое гитлеровское целеполагание с самого начала еще одной его ошибкой?

Сегодня на такой вопрос, если уж он возникает, без всяких сомнений отвечают утвердительно, даже и в нынешней ФРГ – в особенности молодые люди, которые смотрят на своих отцов и дедов как на сумасшедших, коль скоро они вообще могли ставить перед своей страной такую цель. Между тем стоит задуматься, почему их отцы и деды, то есть два поколения немцев, поколения Первой и Второй мировых войн, в большинстве своем считали эту цель и разумной, и достижимой, и вдохновлялись ею, и нередко за нее умирали.