В подъезде торговали мясом. Собственно, к моменту моего появления на лестничной площадке торг был уже закончен. Некто, с незапоминающимся и помятым лицом глубоко пьющего человека, стремительно удалялся в сторону ближайшего винного магазина, а две женщины, пристроив на подоконнике здоровенный оковалок килограммов на пять-шесть, деловито прикидывали, как бы его разделить пополам при помощи маленького, почти декоративного ножичка.
Увидев, что я остановился, одна из них, лет пятидесяти с лишним, в зимнем пальто с потертым каракулевым воротником, сказала несколько смущенно, как бы оправдывая свое пребывание в чужом подъезде:
— Вот мясо взяли…
— Как это взяли? — удивился я.
— Ну, купили… Видели, парень из подъезда выскочил? У него и взяли, — объяснила она и, видимо, сочтя объяснение законченным, добавила уже другим, деловым тоном: — Как думаете, на шесть кило потянет?
— Да как же купили-то? — продолжал удивляться я. — Ведь оно ж наверняка ворованное.
Моя собеседница промолчала, обиженно поджав губы, зато в разговор вступила ее компаньонша, до этого настойчиво терзавшая оковалок своим крошечным ножичком. Была она лет на двадцать помоложе, оправдываться явно не собиралась, а, наоборот, пребывала в настроении агрессивно-наступательном.
— Вы чо, мужчина? — сказала она громко и скандально. — Чо пристали? Во-ро-ван-ное… Ну взял человек на работе кусок мяса, так сразу вор, что ли? А кто не берет-то? Все несут. Сам-то небось тоже что-нибудь прихватил? — уже почти кричала она, указывая на мой дипломат. И, не дожидаясь ответа, мгновенно запихнув оковалок в безразмерную сумку, потянула старшую за рукав: «Пойдем, теть Нин, отседова, а то этот малахольный еще в милицию звонить надумает».
«Малахольный» звонить в милицию не стал. Вместо этого он взял «Толковый словарь живого великорусского языка» В. Даля и решил отыскать в нем слово «несун». Словарь был очень толковый, но среди 115 тысяч толкуемых им слов «несуна» не оказалось. Не было его в «живом великорусском языке» сто с лишним лет назад!
Тогда достал «малахольный» с полочки словарь С. Ожегова, со времени составления которого прошло всего-то лет 20–25. Сергей Иванович Ожегов знал тоже немало слов, но и среди 57000, известных ему, неологизм «несун» также отсутствовал. Не было его в словаре. «Вор», например, имелся, «жулик» — пожалуйста, «хапуга» и тот на 702-й странице пристроился, а «несун»… увы и ах! По всему выходило, что в шестидесятые годы «несли» еще далеко не все.
Про то, что наш язык велик и могуч, знает любой среднеобразованный шестиклассник. До того велик, что, кажется, всему в нем найдется и название, и объяснение. И все-таки время от времени слов не хватает. И тогда рождаются новые.
Времена, подходящие для появления на свет слова «несун», настали на рубеже семидесятых и восьмидесятых годов, когда рождались не только новые слова, но и новые чувства. Именно тогда, испытав ранее неведомое им «чувство глубокого удовлетворения» от всего творившегося вокруг, отдельные представители рабочего класса и трудового крестьянства «понесли» со страшной силой. «Несли» колбасу и гвозди, комбикорма и конфеты, стройматериалы и пуговицы… Несли все, что попадалось под руку, а попадалось буквально все. Не случайно в те времена родился анекдот про человека, собравшего пулемет из деталей, вынесенных им с фабрики детских колясок.
Росли армии охранников, ОБХСС устраивал облавы и засады, в народном контроле не хватало народу, чтобы контролировать народ, который «нес», «нес» и «нес»…
Поветрие мелкого воровства захватывало все более широкие массы трудящихся. Соседка, работавшая на чаеразвесочном комбинате, снабжала полдома импортным чаем в полиэтиленовых мешках. Девушка с чулочно-носочной фабрики разносила по квартирам колготки по дешевке, дядька с мясокомбината угощал знакомых сосисками, стибренными из «спеццеха».
Выросло целое поколение, курившее только ворованные сигареты, ездившее только на краденом бензине, пившее только коньяк «Мерцающие звезды». И главное, не только не видящее здесь греха, но усматривающее в этом умение жить.