Нелепая привычка жить

— После коридора душа попадает в прекрасную светлую долину. И здесь у нее ощущения совсем другие — нечто, близкое к блаженству. По описаниям, наслаждение там испытывают все органы чувств — там одновременно и тепло, и свет, и восхитительная музыка, и чудесные образы… Но самое главное, это, конечно, состояние души. Она переживает то, что в нашем бренном мире мы именуем счастьем, к чему вечно стремимся и что так редко достигаем… Тем, кто попал в эту долину, открывается Первая Истина.

— Почему первая? — тут же задал вопрос Виталий. Он и сам не понимал, почему эта странная сказка так его увлекла.

— Потому что это пока только Земная Истина, — отвечал Эжен-Этьен. — Касающаяся мира людей. Там получают ответы на все вопросы, мучившие человека при жизни. Ему становятся ясны все его ошибки и заблуждения, все то, чего он не мог понять, пока существовал здесь, по другую сторону воронки…

— Неплохо, — заметил Малахов. — Интересно было бы туда слетать и все узнать. Но потом, конечно, вернуться.

Визажист покачал головой:

— Это удается лишь избранным. Обычно на пути в тот мир человека возвращают — или он сам возвращается, если его час еще не настал, — из воронки-коридора. В Долину Света попадают лишь единицы… Но я продолжу, с вашего позволения. Посреди долины раскинулась широкая река, о которой рассказано во многих мифах, и западных, и восточных. Чаще всего ее называют Рекой Забвения. Она отделяет мир живых от мира мертвых. На берегу лежит громадный камень в виде креста — именно на нем просидел три с лишним дня евангельский Лазарь, до тех пор, пока Христос не призвал его обратно в число живых.

— То есть пока душа не пересекла эту реку, человека все-таки еще можно спасти от смерти? — уточнила Лана. — А потом уже нет?

— Именно так, — кивнул рассказчик. — Способов множество — молитва, медицина, магия… И пока умирающий еще не вступил на мост, любой из них может подействовать. Мост — это последняя ступень в иной мир. Он высок, крут и очень узок. И ровно над его серединой, окунув концы в воды реки, раскинулась та самая черная радуга. Издали она темнее воронова крыла или южной ночи, у нее самый черный из всех оттенков, которые только могут быть. Но стоит душе оказаться под ней, радуга вдруг начинает сверкать и переливаться яркими, удивительными цветами, которых на земле даже и не бывает. И с того мига, как она засияла, пути назад для души больше нет.

Он замолчал и снова поднес к губам бокал.

— А что же там дальше? Что на том берегу? — нетерпеливо спросил Виталий.

Но рассказчик лишь пожал плечами:

— Этого никто не знает. Ведь оттуда никто никогда не возвращался. Известно только, что там душам открывается Главная Истина — уже не об их земных заботах, а о сущности всего мироздания.

На миг над столом повисла пауза.

— Да-а, красивая история… — протянула Лана.

— Ты тоже находишь? — спросил безымянный визажист. — Рад, что вы меня понимаете! Я, когда ее услышал, чуть с ума не сошел, днем и ночью думал о долине, о реке, о черной радуге… И вот — воплотил в прическу.

Ночью Малахов, обычно не отличавшийся чрезмерной впечатлительностью, увидел во сне ту самую долину. Обнаружилось, что находится она не где-нибудь, а на поляне, где писатель Россихин начал строить свой дом. Виталий стоял на берегу неширокой речки, смотрел на мост и думал: «Э, нет, не дождетесь! Я туда не пойду, мне еще не пора…» Он повернулся и направился к дому, который вдруг оказался почти готовым, внутри была отделка, в комнатах стояла мебель, а в самой дальней даже горел камин и у огня, спиной к входу, сидела женщина. Виталий шел к ней издалека, сквозь длинную анфиладу и приближался почему-то очень медленно, а она все сидела спиной к нему и не оборачивалась, и он никак не мог понять, кто же это. То женщина казалась ему «девушкой из таверны» — официанткой, то Ланой, то Наташей, то вдруг Долькой. И только когда он наконец подошел совсем близко и она повернулась, он понял, что перед ним — другая, не та, о ком он думал. Эту женщину он вроде бы не знал — и в то же время ее лицо показалось на удивление знакомым. Но вспомнить, кто она такая, он не успел. Пламя в камине вдруг вспыхнуло так ярко, что, казалось, заполнило собой все вокруг. Виталий испуганно шарахнулся в сторону и проснулся. За окном уже светало.

«Я должен приобрести этот дом! — сказал сам себе Малахов. — Во что бы то ни стало!»

Утро он начал с того, что снова вызвал к себе помощника.

— Аркадий, я очень хочу приобрести этот участок, — четко проговорил он. — Мне это необходимо.

Лошманов только плечами пожал:

— Геморройно… Честно говоря, я вообще не понимаю, на фиг он вам сдался, шеф. Добро бы речь шла о земле на Рублевке. А то какая-то развалюха у черта на рогах, в деревне Малые Бодуны…

Малахов поморщился:

— Ну ты же знаешь, как я отношусь к Рублевке. Этому недалекому зарубежью…

Аркадий хохотнул:

— Классно сказано, шеф! Покупаю! «Недалекое зарубежье»… Отличный каламбур, понимай, как хочешь. За рубежом, то есть за Кольцевой. Будто другое государство.

Но Виталий не был настроен веселиться.