Нелепое в русской литературе: исторический анекдот в текстах писателей

Я был, говорил он (Д. Е. Цицианов. – Е.К.), фаворитом Потемкина.

Он мне говорит:

– Цицианов, я хочу сделать сюрприз государыне, чтобы она всякое утро пила кофий с калачом, ты один горазд на все руки, поезжай же с горячим калачом.

– Готов, ваше сиятельство.

Вот я устроил ящик с конфоркой, калач уложил и помчался, шпага только ударяла по столбам все время: тра, тра, тра – и к завтраку представил собственноручно калач.

Изволила благодарить и послала Потемкину шубу.

Я поехал и говорю:

– Ваше сиятельство, государыня в знак благодарности прислала вам соболью шубу, что ни на есть лучшую.

– Вели же открыть сундук.

– Не нужно, она у меня за пазухой.

Удивился князь, шуба полетела, как пух, и поймать ее нельзя было…[47]

Собственно, в приведенном фрагменте реконструирован целый мини-цикл, но нас сейчас интересует только анекдот о курьерстве. Все дело в том, что он самым ближайшим образом соотносится с 43-м пушкинским примечанием к «Евгению Онегину» (он не был учтен Б. Л. Модзалевским, так как «Автобиография» А. О. Смирновой-Россет вышла в свет уже после издания дневника А. С. Пушкина и даже уже после смерти исследователя.

Итак, пушкинское примечание к «Евгению Онегину» и приведенный отрывок из мемуаров А. О. Смирновой-Россет – это две записи одного и того же цициановского анекдота.

Анекдот в «Домике в Коломне»

В седьмой октаве поэмы «Домик в Коломне» есть строки совершенно непонятные, даже загадочные, но обращение к легендарной фигуре князя Д. Е. Цицианова тут может все поставить на свои места.

Обращаемся к седьмой октаве «Домика в Коломне»:

…Поплетусь-ка дале,
Со станции на станцию шажком,
Как говорят о том оригинале,
Который, не кормя, на рысаке
Приехал от Москвы к Неве-реке[48]

.

Что за оригинал имеется в виду? И вообще о чем тут речь?

Приступаем к объяснениям.

Ф. В. Ростопчин писал из Петербурга своему близкому приятелю Д. И. Киселеву: «Московских здесь я вижу Архаровых, соседа моего Цицианова, у которого лошадь скачет 500 верст не кормя»[49].

В этом письме сделан намек на один из цициановских анекдотов, который как раз и лег в основу седьмой октавы поэмы «Домик в Коломне».

Хотя письмо Ф. В. Ростопчина содержит не пересказ анекдота, а лишь его упоминание, мы попытаемся восстановить его сюжетную основу по аналогии с другими цициановскими «остроумными вымыслами».

В устном творчестве этого знаменитого некогда острослова пушкинского времени в первую очередь выделяется тип рассказа, где пуантирующим моментом является псевдообъяснение, претендующее на правдоподобие, но на деле лишь усиливающее невероятность всего эпизода. Так, в частности, построен знаменитый цициановский анекдот о пчелах, подробно пересказанный в мемуарах А. Я. Булгакова:

Случилось, что в одном обществе какой-то помещик, слывший большим хозяином, рассказывал об огромном доходе, получаемом им от пчеловодства, так что доход этот превышал оброк, платимый ему всеми крестьянами, коих было с лишком сто в той деревне.

– Очень вам верю, – возразил Цицианов, – но смею вас уверить, что такого пчеловодства, как у нас в Грузии, нет нигде в мире.

– Почему так, ваше сиятельство?

– А вот почему, – отвечал Цицианов, – да и быть не может иначе; у нас цветы, заключающие в себе медовые соки, растут, как здесь крапива, да к тому же пчелы у нас величиною почти с воробья; замечательно, что когда оне летают по воздуху, то не жужжат, а поют, как птицы.

– Какие же у вас ульи, ваше сиятельство? – спросил удивленный пчеловод.

– Ульи? Да ульи, – отвечал Цицианов, – такие же, как везде.

– Как же могут столь огромные пчелы влетать в обыкновенные ульи?

Тут Цицианов догадался, что, басенку свою пересоля, он приготовил себе сам ловушку, из которой выпутаться ему трудно. Однако же он нимало не задумался.

– Здесь об нашем крае, – продолжал Цицианов, – не имеют никакого понятия. Нет, батюшка! У нас в Грузии отговорок нет: хоть тресни, да полезай![50]

Того же типа ответ Цицианова некоему приятелю, к которому он явился сухим во время проливного дождя:

– Ты в карете? – спрашивают его.

– Нет, я пришел пешком.

– Да как же ты не промок?

– О, – отвечает он. – Я умею очень ловко пробираться между каплями дождя[51].

Если письмо Ф. В. Ростопчина к Д. И. Киселеву и седьмая октава пушкинской поэмы «Домик в Коломне» имеют в виду один и тот же анекдот, то его можно реконструировать примерно следующим образом:

«У меня такая редкостная лошадь, что может скакать 500 верст не кормя». Собеседник требует ответа, каким образом это может быть совершено. «А так – со станции на станцию шажком». Фраза, включенная Пушкиным в седьмую октаву поэмы «Домик в Коломне», по-видимому, и была тем пуантирующим псевдообъяснением, примеры которого мы приводили выше.

Нам уже приходилось выше указывать, что другой дорожный анекдот князя Цицианова нашел отражение в тридцать пятой строфе седьмой главы «Евгения Онегина».