Нелепое в русской литературе: исторический анекдот в текстах писателей

…Ты приехал ко мне в гости от «Ждановской» до «Тушино» на электричке зайцем. То ли тебе денег на честный билет не хватило, то ли жизнь еще не нагнала на тебя респектабельности, а тогдашние убеждения позволяли…

Маша Черемисская чуть ли не в тот же день подарила тебе купленный за 109 рублей в рассрочку переносной ВЭФ на батарейках. В ближайшей стекляшке мы остановили свой выбор на трех литровых бутылках «Гамзы» в пластмассовой оплетке, облегчающей транспортировку…

«Колоться и колоть, балдеть и отрубаться!» – был тогда наш девиз, что я и сделал на узеньком красном диванчике, подарке Вали Яковлевой. Скучно пить в одиночку, и ты для побудки стал щекотать мне нос концом вытянутой до предела антенны. В сладком сне я отмахнулся и погнул ее. И тогда ты по врожденной или благоприобретенной и вполне простительной, учитывая наше поприще, склонности к эффектным жестам – щедрым подаркам и кровавым жестам – хряснул ВЭФ об пол, и черный новый приемник разлетелся на куски, и Моцарт умолк.

Я спал как ни в чем не бывало, только сладко причмокнул. Ты, скорее всего, очутился около стола, налил чашку всклянь, опростал одним махом, повертел в руке и метнул ее, синюю, в мою сторону, угодив не ко времени спящему прямохонько в левый висок.

Вот она, эта истина. Вещественное доказательство невещественных отношений.

Кровь выгнулась дугой, марая чужие обои. Ты заломил руки – я это видел воочью, ибо вмиг пробудился и метнулся в совмещенный санузел, где отразился в овале зеркала, понял, что убит, и бросился к телефону накручивать 03.

А ты уже грохотал подъездной дверью, чтобы ловить какую-то машину. Но ловитва твоя не увенчалась успехом, а советская скорая помощь не грешила суетливостью.

Минут через сорок, опершись друг на друга (ты ослаб от угрызений, я – от смертной истомы), убийца и убиенный в чалме из полотенца замаячили по безрадостной ночной улице Свободы…

Надо было как-то объяснить родителям происхождение рубца на виске. Я сказал, что свежая ссадина – результат падения с лошади[192].

В анекдоте, как не раз мне приходилось подчеркивать, главное не производимое им комическое впечатление: в первую очередь он должен изумить и озадачить.

В приведенном эпизоде из «Трепанации черепа» есть немало блистательных комических моментов, но в целом он не столько смешной, сколько жутковатый. Комизм тут нужен и даже закономерен, но он связан с побочным эффектом.

В анекдоте, как правило, берется некий житейский случай, и в результате высвечивается достоверность какого-то странного, нелепого, крайне неожиданного поступка, обнажается реальность невероятного, немыслимого, непредсказуемого. Анекдот зачастую оперирует фантастичностью каждодневного, немыслимостью происходящего буквально на глазах: он точно и с остроумием выявляет логику забавных странностей и нелепостей быта. Все это доминирует и в приведенном эпизоде из «Трепанации черепа», да в целом и во всей книге Гандлевского.

«Трепанация черепа» – это своего рода анекдотический эпос, своеобычная летопись деяний совершенно определенного, литературно-пьющего круга, что многое объясняет в странности и нелепости историй, собранных в этой книге. При этом художественный вымысел был автором отброшен за ненадобностью. Выдумывать просто не было никакого смысла, ибо жизнь поэтов оказалась фантастичней любого вымысла.

Собственно, совсем не важно, как было на самом деле: главное, что так могло быть. В полном соответствии с канонами анекдота, в «Трепанации черепа» главный интерес переносится с фактической на психологическую сторону события, и художественно и исторически это было полностью оправданно. В самом деле, пьющая поэтическая братия может совершить все что угодно. Причем Гандлевский особо обосновывает свое творческое право нести всякую нелепицу, однако при этом она непременно должна демонстрироваться как собрание совершенно невероятных, но вместе с тем и совершенно достоверных историй. Он как бы хочет сказать: врать можно, но при условии, что это делается очень убедительно, при условии, что тебе поверят.

Автор «Трепанации черепа» пытается убедить своих читателей, что он еще в молодые годы обладал талантом врать необыкновенно правдиво:

Смолоду у меня был особый дар: брать деньги у незнакомых людей. С отдачей, правда, так что я не стал аферистом и фотографии мои не развешивали на вокзалах и перекрестках с призывом «обезвредить преступника». А мог бы прославиться, безусловный талант имел к вымогательству.

Когда какая-нибудь компания пила день, другой, третий, пропивалась вчистую и начинала мрачнеть, но и разойтись не могла, я понимал, что пробил мой час, да и все, кто знал о моем даре, начинали поглядывать на меня с надеждой.

Делалось так: я выходил на лестничную клетку, поднимался на лифте на верхний этаж (спускаться, оно легче) и начинал звонить по очереди во все квартиры подряд и стрелять денег – пятерку, десятку, четвертной – кто сколько может.